Эти удивительные строки находятся в последней песне канона святому пророку Илии, память которого совершается сегодня, 2 августа (по старому стилю этот день – 20 июля).
Ревнуя поревновах по Господе Бозе Вседержители, яко оставиша Тя сынове Исраилевы, и олтари Твои раскопаша, и пророки Твоя оружием избиша, и остах аз един, и ищут души моея изъяти ю (3 Царств 19:10).
Нестерпима ревность праведника по славе Божией, нестерпимо желание положить предел греху, богоотступлению, идолопоклонству. Эта ревность, впрочем, несродна страстям грешника, который хотя и ополчается иногда на соблазны этого мира, думая этим послужить славе Божией, но стремится скорее к самооправданию, мысленно говоря: Боже, хвалу Тебе воздаю, яко несмь, якоже прочии человецы…
На службе в канун этого праздника читаются обширные отрывки из Третьей и Четвертой книги Царств. Пересказывать их (и вообще всё житие Пророка) я не возьмусь, но напомню, что пророк Илья молитвой к Богу на три с половиной года заключил небо, так что не было дождя, и молитвой же вновь низвел дождь, свел огонь с неба на жертву ради возвращения к истинному богопочитанию заблудших, помазывал царей и пророков, воскресил сына вдовы из Сарепты Сидонской, был вознесен живым в огненной колеснице от земли яко на небо, явился на Фаворе во время преображения Господня и по преданию Церкви будет вместе с другим неумиравшим праведником – Енохом – проповедовать на земле во времена Антихриста, когда и претерпит мученическую смерть. Пророк Илия называется в церковных песнопениях вторым Предтечей пришествия Христова – то есть предтечей Второго и славного пришествия, в отличие от святого Иоанна Крестителя – предтечи Первого пришествия Спасителя в мир.
После того, как Пророк свел огонь на свою жертву на горе Кармил, все бывшие свидетелями этого чуда поклонились Истинному Богу. Тогда Пророк велел схватить жрецов Ваала и сам убил их всех, заклав у потока Киссова. Вскоре ему пришлось бежать в пустыню, ибо царица Иезавель обещалась убить его самого, как он убил пророков Ваала. В пустыне пророк Илья просил себе смерти у Господа, говоря: яко несмь аз паче отец моих, – то есть: я не лучше бывших до меня мужей, и тоже должен умереть. Затем Пророк шел сорок дней и ночей в крепости пищи, принесенной ему Ангелом, и так, после сорокадневного поста и путешествия, удостоился явления Господа на горе Хорив – явления в гласе хлада тонка, после разрушительной бури, вихря и огня.
Вот об этих событиях хотелось сегодня вспомнить.
Различные и странные мнения бытуют в наши дни. Например, будто бы именно с христиан началось преследование инакомыслящих – как будто языческий мир был крайне озабочен правами человека, а не просто более равнодушен к категории истины, так что преследования и убийства как правило вызывались более простыми и практическими соображениями.
Некоторым даже представляется, будто еретикам разных времен была свойственна большая веротерпимость; и даже так: чем еретичней, тем добрее. На чем основывается это убеждение, трудно понять. Не буду ссылаться на конкретных авторов, но случалось даже читать, будто целью подробных описаний страдания христианских мучеников было возбуждение ненависти к иноверцам и еретикам, ради дальнейшего их искоренения.
Вообще-то нельзя поручиться, что чтение житий никогда не порождало ненависти к иноверцам: людям свойственно извлекать самые неожиданные уроки из чтения и просто из жизненных обстоятельств. Однако урок, всегда преподававшийся Церковью, заключался в том, что нельзя свидетельствовать об Истине, мучая кого-то, но скорее, терпя мучения и преследования. Эта идея – то есть, что терпение страданий может быть свидетельством Истины – действительно явилась новым словом в человечестве. Она появилась вместе с верой христианской, а укоренилась в цивилизованном мире до такой степени, что теперь окрашивает ореолом всякого страдальца, пусть даже его страдания ни с каким особенным свидетельством не связаны.
Оглядываясь вглубь времен, например, читая древний эпос разных народов, можно увидеть, насколько неприложимы к ним современные понятия о правах человека, о свободе совести, о ценности человеческой жизни или, например, о важности образования и просвещения. Получается, что понятия, первоначально возникшие именно из христианства, служат осуждению христианских государств, народов, укладов и отдельных деятелей. В какой-то мере это справедливо: назвался груздем – полезай в кузов, назвался христианином – веди себя по-христиански, чтобы ради тебя не хулилось Имя Божие. Но с другой стороны, следовало бы понять, что все эти ценности современного мира не являются, так сказать, самородными, присущими человечеству независимо ни от чего; не являются абсолютными.
Если, например, пророк Божий Илия избил несколько сот жрецов Ваала, то как смотреть на это? Одни полагают, что он был неправ, поступил прямо-таки по-варварски, не проявил снисхождения и веротерпимости, показал бесчеловечие и религиозный фанатизм.
Другие полагают напротив, что он не только поступил правильно, но и подал нам пример, как надо обращаться с теми, кто сеет соблазны и губит души людей. Всех бы их перебить (в крайнем случае – пересажать, запретить, выслать, оштрафовать), и воцарится порядок и благочестие.
О том и другом суждении скажем, что есть время всяцей вещи под небесем (Еккл. 3:1).
Апостолы Иаков и Иоанн спросили Господа о непринявшем его самарянском селении: Господи, хощеши ли, речема, да огнь снидет с небесе и потребит их, якоже и Илиа сотвори? Обращься же запрети има, и рече: не веста, коего духа еста вы: Сын бо Человеческий не прииде душ человеческих погубити, но спасти. И идоша во ину весь (Лк. 9:54–56)
Но разве не тем же Духом Божиим пророк Илия погубил дважды по пятьдесят посланных к нему (4 Цар.1:10–12), о чем и вспоминали Апостолы? Дело Божие и Духа Божия давать и отнимать жизнь. Время Ветхого Завета – время отнятия жизни у многих ради сохранения богопочитания и будущего спасения людей. Апостолам же предстояло служить уже явившемуся делу спасения человеческих душ.
Был ли Пророк жесток по меркам обычной человеческой жизни – жизни до Евангелия? Едва ли. Но Апостолам предстояло проповедовать высшую жизнь, жизнь в благодати. Ее основой стали Крест и смерть Воплотившегося Бога, и послужить ей должны были страдания апостолов и мучеников. Об этой будущей жизни свидетельствовал явившийся Пророку глас хлада тонка после бури, вихря и огня.
Однако, хотя Господь и научил таким образом Своих учеников незлобию и терпению, они получили от Него власть не только исцелять и воскрешать умерших, но и наказывать, даже смертью, противящихся Духу Божию: так апостол Петр поразил внезапной смертью Ананию и Сапфиру (Деян. 5:1-11).
Вот этого и опасаются многие, сталкиваясь с христианами, которые ради своих "сверхценных идей" готовы ставить ни во что свободу, здоровье и самую жизнь – хоть свою, хоть других.
Опять, как уже говорила раньше, я готова признать, что эти опасения часто имеют под собой основание. Иные христиане (или называющие себя таковыми) легкомысленно относятся к здоровью, свободе и самой жизни человеческой, оправдывая себя ревностью Илииною.
Но кто из них может свести огнь с небесе? Кто, подобно святителю Льву Катанскому, может стоять в пламени вместе с волхвом? Кто, короче говоря, действует благодатью Божией, неподсудной человеческому суду, а не человеческими силами и человеческими страстями?
Если мы судим и действуем по-человечески, то не должны равняться в дерзновении с Пророком. Впрочем, чтобы напомнить нам о необходимости смиряться, напомнить о тщете усилий человеческих, Господь и великому пророку попустил испытать страх и отчаяние и воззвать: Довлеет ми, Господи, приими убо душу мою от мене, яко несмь аз паче отец моих (3 Цар. 19:4).
Это одна сторона вопроса: не всем поступкам великих святых мы можем и должны подражать. Другая сторона заключается в том, что обычные люди, вовсе не святые, по долгу, по положению, по своему служению распоряжались прежде и распоряжаются сейчас жизнями людей. Так мы снова возвращаемся к вопросу о природе властей и об отношении к ним Церкви, о чем надеюсь продолжить разговор в другой раз.