Миновали праздники Рождества и Крещения Господня; наступил новый год как по «новому», т. е. Григорианскому, так и по «старому», Юлианскому календарю. Думаю, уместно будет немного поговорить о различии этих календарей и об устройстве церковного календаря вообще.
Кое-что я напомню, хотя это не должно быть ни для кого секретом.
В книге Бытия сказано: И рече Бог: да будут светила на тверди небесней, освещати землю и разлучати между днем и между нощию; и да будут в знамения и во времена, и во дни и в лета, и да будут в просвещение на тверди небесней, яко светити по земли (Быт. 1:14-15). Таким образом, светила предназначены, кроме прочего, и для исчисления времени. Во времена Ветхого Завета у евреев не было какого-то заранее составленного календаря, но дни праздников определялись по светилам. Для этого наблюдали появление молодого месяца (это был праздник новомесячия); наблюдали и годичное движение Солнца, чтобы определить, какой месяц начинает собой новый год: это был месяц весеннего равноденствия, первый от сотворения, поскольку мир, по преданию, был создан именно в состоянии весеннего равноденствия и полнолуния. В этот же месяц совершалась ветхозаветная пасха в память об исходе из Египта и в прообразование Пасхи новозаветной, то есть освобождения всего человечества от рабства греху кровью истинного Агнца – Христа. Обновление мира началось в день Благовещения – в тот же месяц, в который мир был создан изначально.
Поскольку же солнечный год (время от одного весеннего равноденствия до другого) не кратен продолжительности лунного месяца, то первый месяц года наступал то через 12, то через 13 месяцев после прошлого. Ко времени второго разрушения Иерусалимского храма евреи от непосредственного наблюдения светил уже перешли к вычислению дня пасхи. Хотя еврейский календарь не является полностью периодическим, в основе его лежит цикл из 19 лет, причем для каждого года цикла установлено, будет ли он простым или «високосным», то есть состоящим из 13 месяцев.
Апостол пишет: очистите убо ветхий квас, да будете ново смешение, якоже есте безквасни: ибо пасха наша за ны пожрен бысть Христос (1 Кор. 5:7). Таким образом, христианская Церковь перешла от прообраза к самой вещи, празднуя избавление и обновление мира. Порядок новозаветных праздников сложился постепенно. В каждой седмице (семи днях) праздничным стал день воскресения Христова, следующий за субботой, то есть первый день новой седмицы. Суббота – воспоминание седьмого дня творения, когда завершив его, Господь почил от дел Своих (Быт. 2:2); в этот же день Христос, завершив спасение мира, почил во гробе, а в следующий день воскрес. Этот день, который по-русски называется воскресеньем, на многих языках получил название дня Господня (греч. Κυριακή, итал. Domenica, исп. Domingo, фр. Dimanche, гэльск. Di-Dòmhnaich и др.); он – первый в новой седмице, и в то же время восьмой, образ будущего века, выходящий за пределы семи дней творения.
Поэтому Отцы объясняют слова книги Бытия: и бысть вечер, и бысть утро: день един (Быт. 1:5) в том смысле, что первый день творения является не только единой мерой до конца времен, но и образом будущего единственного дня, вечной жизни за пределами этих времен, потому что в этот день должна была начаться и действительно началась небесная жизнь во Христе, восставшем из мертвых.
Ежегодное воспоминание Христовых страданий и воскресения христиане приурочивали к ветхозаветной пасхе, поскольку в эти дни Сын Божий пострадал и умер за нас. Однако собственно днем Новозаветной Пасхи во многих общинах Малой Азии считали тот день, в который совершалась ветхозаветная, а в других – следующий за ней воскресный день.
На Первом Вселенском Соборе было установлено, чтобы всем христианам праздновать Пасху в один день. Текст постановления не сохранился, но из послания Собора к Александрийской церкви следует, что те, кто праздновали Пасху в один день с иудеями, должны были отказаться от такого обычая и присоединиться к прочим христианам.
В это же время христиане в определении дня Пасхи стали опираться на Юлианский календарь, введенный в Римской империи в 45 году до Рождества Христова.
Подробнее об этом календаре мы, надеюсь, поговорим в следующий раз.

Апостол пишет: Да никтоже убо вас осуждает о ядении, или о питии, или о части праздника, или о новомесячиих, или о субботах: яже суть стень грядущих, тело же Христово (Кол. 2:16,17).
И укоряя галатов, добавляет: Ныне же, познавше Бога, паче же познани бывше от Бога, како возвращаетеся паки на немощныя и худыя стихии, имже паки свыше служити хощете? дни смотряете, и месяцы, и времена, и лета. Боюся о вас, еда како всуе трудихся в вас (Гал. 4:9-11).
Из этих слов ясно, что наблюдение за нарождающейся луной вместе с прочими установлениями Ветхого Завета имело прообразовательный смысл, и когда явился Христос, тогда эти тени или прообразы отступили перед самой истиной вещей. Это не означает, что у христиан исчезли праздники; однако они изменились по содержанию, и стали менее связанными с немощными стихиями преходящего мира.
Кроме того, Христианство – уже не вера одного племени, живущего в одной небольшой стране. У древних иудеев достаточно было следить за появлением молодой луны и трубить в трубы, чтобы весь народ узнал о наступлении новомесячия. Христианскому же народу во всех странах мира сохранять единство в посте и празднованиях уже труднее.
Годичный круг жизни Церкви cо временем развивался: так, Пасхе стала предшествовать Страстная седмица, а той – Четыредесятница (сорок дней поста), а ей – приготовительные седмицы, начиная с самой первой ласточки, предвестницы духовной весны – недели (то есть воскресного дня), когда читается Евангелие о Закхее. Таким образом, нужно задолго знать, когда будет Пасха, и отнюдь не только для того, чтобы успеть напечатать и продать церковные календари на год.
Впрочем, в раннехристианские времена этот годичный круг только начинал складываться, и как мы уже говорили, в этом отношении единство между христианскими общинами было достигнуто только на Первом Вселенском Соборе. Его участник, Евсевий Кесарийский, в книге «О жизни блаженного василевса Константина» приводит слова послания равноапостольного Царя к Церквям: «Итак, да размыслит благоразумие вашего преподобия, как худо и неприлично то, что в известное время одни соблюдают пост, а другие совершают пиры, и что после дней Пасхи одни проводят время в празднованиях и покое, а другие держат положенные посты. Посему, божественный Промысел благоволил, чтобы это надлежащим образом было исправлено и приведено к одному порядку, на что, думаю, все согласятся» (кн. 3 гл. 18).
Практически основой для богослужебного единства стал Юлианский календарь, к тому времени уже введенный в употребление в Римской империи.
Церковный календарь, основанный на Юлианском, представляет собой удивительное сочетание простоты и точности. Ведь движение светил невозможно уложить в одну всеохватную схему, поскольку они не согласованы друг с другом: обращение Земли вокруг Солнца не кратно фазам луны, как и обращению Земли вокруг своей оси. Однако год из 365 дней с добавлением одного дня в високос (каждый четвертый год) дает очень хорошее приближение, а 19-летний цикл лунного течения, о котором мы уже упоминали, вместе с седмичным циклом довершает весь календарь.
Наши предки умели рассчитывать все особенности каждого года по суставам пальцев; отсюда идет название ключевого числа в расчетах пасхалии: «вруцелето», т. е. «год в руке». Но, собственно говоря, имея церковные книги, рассчитывать пасхалию не было нужды, ведь полный круг всего Юлианского календаря вместе с пасхалией составляет 532 года и называется индиктионом. Имея таблицу на весь этот круг, начиная с какого угодно года, мы можем найти соответствие любому другому году и для него узнать и дату празднования Пасхи, продолжительность Петрова поста и прочие особенности. Таблицы пасхалии в разных видах существовали во всех странах. Внутри индиктиона повторяются в разной последовательности 35 разновидностей года; в славянских книгах каждая обозначена буквой (она называется «ключ границ») от «аза» до «юса малого». Разъяснение каждой буквы для високосного и для обычного года находится в «зрячей пасхалии».
Например, читаю Типикон 1896 года (репринтное издание СПб, 1992 г.): здесь помещена таблица на 14-ый индиктион (от сотворения мира), то есть на годы с 1409 по 1940 от Рождества Христова. Против каждого года стоит буква. Ясно, что букву, соответствующую 1941 году, можно найти в первой строке той же самой таблицы, под 1409 годом, 1942 – под 1410 и т. д. Поэтому 2017 год соответствует 1485-му, и обозначен буквой «люди». Под этой буквой в зрячей пасхалии в том же Типиконе можно прочесть: «Рождество Христово в субботу. Мясоястия 6 недель, и 2 дни [это от Рождества и по неделю мясопустную, перед сырной седмицей], Триодь починается ианнуариа 23 [это неделя о мытаре и фарисее]. Мясопуст февруариа 6. Неделя сыропустная февруариа 13». Далее идут указания на случай високосного года под той же буквой, а затем еще разные особенности, в том числе: «Благовещение в пяток 6 недели Поста. Пасха Христова априллиа 3», и еще: «Пятдесятница маиа 22. Петров мясопуст маиа 29. Петрова поста 4 недели, и 2 дни».
Если кому интересно, как календарь рассчитывается по пальцам руки, то можно найти описания с иллюстрациями в Интернете, например, вот здесь.
А вот здесь есть интересные воспоминания, из которых видно, что и в советское время, даже в 1960-е годы, еще живы были люди, которые умели именно так рассчитывать Пасху без всяких печатных календарей.
Надо еще заметить, хотя это не имеет прямого отношения к церковным правилам, что под продолжительностью года, как мы проходили в школе, вообще-то подразумевается время, за которое Земля совершает полный оборот вокруг Солнца. С точки зрения земного наблюдателя это время, за которое Солнце совершает круг на фоне неподвижных звезд; этот год называется сидерическим или звездным. Но точка, в которой наступает весеннее равноденствие, постепенно смещается по орбите Земли, поэтому год в смысле периода от одного равноденствия до другого (он называется тропическим) по продолжительности не совпадает со звездным годом. Тропический год составляет 365,242199 суток; Юлианский год – 365,25 суток, а звездный или сидерический – 365,2564 суток. Таким образом, Юлианский год по продолжительности находится между тропическим и сидерическим, что делает его оптимальным с точки зрения астрономии.
Другим преимуществом Юлианского календаря является его простота. При поправке раз в 4 года с учетом седмичного цикла (дней недели), но без учета лунного течения его цикл составляет всего 28 лет. В наше время это обстоятельство может показаться не столь важным: ведь есть программы и компьютеры, и пусть у них болит голова (если это возможно) о сложностях расчетов. Однако простота и цикличность календаря были огромным преимуществом в прежние века, и остаются сейчас, если мы не хотим беспомощно зависеть от сверхсложных расчетов, недоступных нашему уму.
Однако 4 октября 1582 года папой Григорием XIII был введен новый календарь, названный поэтому Григорианским; предполагаемой целью было сделать календарь более точным, то есть точнее соответствующим тропическому году (но не звездному, от которого он отличается сильнее, чем Юлианский).
Тот факт, что величина звездного года не заинтересовала реформаторов, будет еще понятнее, если вспомним о господстве геоцентрической системы в то время, и о том, что результаты, опубликованные Николаем Коперником в 1543 году, воспринималось в лучшем случае как остроумный прием для удобства расчетов, а в худшем – как покушение на основы веры. В 1616 году гелиоцентрическая система была окончательно отвергнута папской теологической комиссией, хотя методы Коперника продолжали использоваться для расчета движения планет; в частности, именно ему впервые удалось объяснить расхождение между звездным и тропическим годом.
При введении Григорианского календаря была сделана разовая поправка в 10 дней, так что после четверга 4 октября наступила сразу пятница 15 октября. А в дальнейшем было решено помимо високосных годов (каждого четвертого, как в Юлианском календаре) ввести еще две поправки: каждый год, делящийся на 100, сделать невисокосным, а делящийся на 400 опять високосным. В целом продолжительность года должна составлять 365,2425 дня, но это только в среднем за 400 лет: ведь если в Юлианском календаре каждые четыре года вместе составляют 1461 день, то в Григорианском даже отдельные века имеют разную продолжительность и расстояние между датами зависит от того, к каким векам они относятся.
В результате, поскольку последняя поправка вносится раз в 400 лет, то цикл этого календаря без учета лунного течения составляет 2800 лет (пока что это существенно больше всей Христианской эры), а полный цикл пасхалии – 53 тысячи 200 лет. Разумеется, это только теоретически можно назвать циклом, никакого практического значения он не имеет.
Таким образом, составить справочную таблицу пасхалии для Григорианского календаря невозможно; вообще, долгое время для расчета Григорианской пасхи использовали прежние таблицы, для каждого года производя отдельный пересчет с учетом сдвига в 10 дней. Этот сдвиг сохранялся и в XVII веке (поскольку 1600 год делится на 400, а значит, является високосным по обоим календарям); в XVIII, XIX и XX веках он увеличился на один день, а с наступлением XXI века не изменился, поскольку 2000 тоже делится на 400.
В 1800 году Гаусс, по заслугам прозванный королем математики, впервые опубликовал алгоритм расчета Пасхи по Григорианскому календарю. Впрочем, впоследствии ему пришлось вносить в свой алгоритм поправки, так как первоначальный вариант всё-таки не учитывал всех хитростей папского календаря.
Основываясь на алгоритме Гаусса, можно вычислять и Пасху по Юлианскому календарю – для этого нужно исключить все сложности, связанные с номерами веков, а также дополнительные поправки.
Приведу расчет Юлианской пасхи для 2017 года.
Берем остаток от деления номера года (от Рождества Христова) на 19 (это связано с лунным течением):
a = 2017 mod 19 = 3 (легко проверить: 106 * 19 = 2014, так что остаток 2017 – 2014 = 3).
Затем – остаток от деления года на 4 (учитываются високосы):
b = 2017 mod 4 = 1.
Затем – на 7 (по числу дней недели):
c = 2017 mod 7 = 1.
Затем две промежуточные величины:
d = (19a + 15) mod 30 = (57 + 15) mod 30 = 72 mod 30 = 12
и
e = (2b + 4c + 6d + 6) mod 7 = (2 + 4 + 72 + 6) mod 7 = 84 mod 7 = 0.
И наконец, день Пасхи:
P = 22 + d + e = 22 + 12 + 0 = 34 марта.
Но поскольку в марте 31 день, то это будет 34 – 31 = 3 апреля старого стиля (этот день – 3 + 13 = 16 апреля по новому стилю).
Введение Григорианского календаря вызвало большое сопротивление в первую очередь со стороны известнейших ученых и университетов того времени; и действительно, он сильно ударял по астрономам, историкам и хронографам. Впрочем, отступать папе Григорию XIII было некуда: необходимость реформировать календарь была заявлена еще его предшественниками, так что авторитет Юлианского календаря был подорван, и сохранять его означало бы подрывать авторитет самого Папского престола.
Протестантские страны долго отвергали эту реформу, видя в ней претензии Папы на управление светилами и временем. Вообще, 1582 год открыл собой эпоху календарной неразберихи: введения и отмены, введения поправок по частям, дополнительные поправки и возвраты продолжались долгое время и оставили изрядную путаницу в наследство историкам.
Постепенно, однако, западные страны приняли новый календарь – кто раньше, кто позже. Интересно, что, например, в Шотландии сохранилась традиция празднования «старого нового года» – совсем как в России, но только не с 13 на 14 января нового стиля, а с 11 на 12 января, поскольку в Британии переход на новый стиль произошел в 1752 г., когда разница составляла не 13, а 11 дней.
Однако астрономы и историки продолжали строить свои расчеты, основываясь на Юлианском календаре. В противном случае многие расчеты оказались бы слишком сложны и даже практически неосуществимы.
Надеюсь, в следующий раз мы поговорим о том, как календарная реформа коснулась Православного мира.

В Апостольских правилах сказано: «Если кто, епископ, или пресвитер, или диакон, святой день Пасхи прежде весеннего равноденствия с иудеями праздновать будет: да будет извержен от священного чина» (правило 7).
Здесь речь идет об иудействующих, получивших название четыренадесятников, которые, считая ветхозаветное постановление о дне пасхи по-прежнему обязательным, праздновали Новозаветную Пасху одновременно с иудейской (в 14-й день месяца нисана). Мы уже говорили, что после второго разрушения Иерусалимского храма для определения дня иудейской пасхи вместо непосредственных наблюдений стал использоваться календарь, основанный на 19-летнем лунном цикле. В соответствии с этим календарем 14 нисана нередко выпадает ранее равноденствия. Если же считать год не по лунному календарю, а от равноденствия до равноденствия, что было общепринятым в Римской империи, то две пасхи могут оказаться в одном и том же году, а на другой год не придется ни одна пасха; вот это и запрещено Апостольским правилом.
С другой стороны, это правило препятствует проникновению в Церковь иудейских обычаев и отделяет новозаветные праздники от ветхозаветных.
При этом первые века случайное совпадение дня празднования христианской Пасхи с иудейской было возможно, но не раньше равноденствия, так что правило не нарушалось. Св. Епифаний Кипрский пишет: «Пасха не может совершаться, если не прошло равноденствие, что иудеями не соблюдается. Мы совершаем Пасху после равноденствия, хотя бы и они совершали, так как и они вместе с нами часто совершают ее. А когда они совершают пасху прежде наступления равноденствия, то совершают одни» (Панарион, слово против четыренадесятников, тридцатой и пятидесятой ереси).
Благодаря отставанию Юлианского календаря по сравнению с тропическим годом, христианская Пасха постепенно сместилась на более позднее время, и после 783 года ее совпадение с иудейской стало невозможным. С течением времени порядок, при котором христианская Пасха всегда следует после иудейской, стал восприниматься как единственно допустимый, поскольку он отвечает последовательности воспоминаемых событий. В XII веке именно так Иоанн Зонара толкует 7-е Апостольское правило: «Вся заповедь сего правила заключается в следующем: христианам праздновать Пасху не с иудеями, т. е. не в один и тот же с ними день; ибо их непраздничный праздник должен предшествовать, а потом должна совершаться наша Пасха». Это же понимание находим у Феодора Вальсамона, а в XIV веке – у Матфея Властаря; оно стало общепринятым.
К тому же первое правило Антиохийского Собора 341 года определяет, в частности:
Аще же кто из предстоятелей Церкви, епископ или пресвитер, или диакон, после сего определения, дерзнет к развращению людей, и к возмущению церквей, особитися, и со иудеями совершати пасху: таковаго святый Собор отныне уже осуждает быти чуждым Церкви, яко соделавшагося не токмо виною греха для самаго себя, но и виною разстройства и развращения многих. И не токмо таковых Собор отрешает от священнослужения, но и всех дерзающих быти в общении с ними, по их извержении из священства.
Здесь вовсе не упоминается равноденствие, так что позднейшее понимание этого правила в смысле необходимости праздновать христианскую Пасху позже иудейской вполне обосновано.
Словом «особитися» правило указывает на отделение от Церкви в праздновании, что и является знаком отпадения. Иные отвергают такое понимание этого правила, ссылаясь на то, что единство в праздновании Пасхи еще долгое время не было достигнуто на практике; однако правило явно указывает богослужебное единство как цель, так что после достижения ее было бы уже неизвинительным отступление в несогласие и разделения.
Еще иные в наше время полагают неверным толкование этого правила как запрещающего совпадение христианской Пасхи с иудейской, исходя из того, что в первые века такое совпадение случалось и, видимо, никого не смущало. Говорят, что христианские праздники не должны зависеть от иудейских: вдруг бы иудеи стали праздновать позже – неужели тогда и нам пришлось бы пересматривать свою пасхалию? Такое соображение верно только отчасти: если бы иудейская пасха вдруг была перенесена (впрочем, для этого нет причин), то христиане – не рабы новоиудейских обычаев, и не обязаны подстраиваться под них. Однако совсем другое дело по своей воле, и по прошествии многих веков закономерного отделения от иудеев во времени празднования вдруг реформировать свою пасхалию так, чтобы совпадения с иудейской пасхой снова стали возможны.
Едва ли можно смотреть на историю христианской пасхалии как на некоторое недоразумение и полагать случайным постепенное расхождение христианской Пасхи с иудейской. Ведь отставание Юлианского календаря по сравнению с тропическим годом – это факт, который был известен Александрийским астрономам еще до Первого Вселенского Собора, ко времени которого Юлианский календарь просуществовал уже около четырех веков. Отставание, из-за которого Пасха иногда выпадает на воскресенье после второго, а не первого полнолуния, следующего за весенним равноденствием, проявилось в первые же века существования этой пасхалии, но не вызывало никаких возражений до XVI века. Это отставание можно было бы считать существенной ошибкой, если бы новомесячия и равноденствия имели самодовлеющее значение. Однако, как мы уже говорили, значение новомесячий – прообразовательное, так что в традиции Церкви лунный календарь по необходимости отступил на второй план. Равноденствие же вообще не упоминается в Писании в качестве указания для совершения каких-либо праздников, а правила запрещают только праздновать Пасху прежде него, так что в отставании от него нет ничего страшного.
Сторонники необходимости реформ календаря нередко ссылаются на то, что по прошествии нескольких тысяч лет Пасха будет праздноваться осенью вместо весны. Однако она и сейчас празднуется осенью – в южном полушарии. И это поучительный пример, поскольку во времена Ветхого Завета народ Божий жил в северном полушарии, и вся символика праздников была связана с этими условиями; собственно говоря, при определении дня пасхи имела значение не только конкретная широта, но и климатические особенности, время созревания урожая, рождение и рост ягнят. Христианство же – вселенская религия, не привязанная к определенному месту и климату, почему символика весны имеет для нее второстепенное значение.
Касательно первого правила Антиохийского Собора еп. Никодим (Милаш) еще замечает, что слова «такового святый Собор отныне уже осуждает быти чуждым Церкви» подразумевают самоосуждение (Тит. 3:11) лиц, совершивших подобное преступление; это один из тех случаев, когда уже не требуется церковного суда и разбирательства для наказания и лишения прав, но сам поступок влечет за собой следствие, то есть отчуждение от Церкви, лишение священства и проч. (см. подробно вот здесь).
Ясно, что веской причиной для этого является, главным образом, именно намеренное обособление в праздниках от Церкви плюс следование иудейским обычаям вместо христианских.
Единство в празднованиях с иноверцами и отделение от общества верных – вот что является знаком явного отчуждения от Церкви, так что после данного соборного определения судебные разбирательства по этому поводу уже излишни.
Нет ничего удивительного в том, что после введения различных новшеств в учении и обычаях Западной церкви (включая даже изменение текста Символа веры) отпадение папистов от Истины было закреплено и календарным разрывом. Собственно говоря, целью введения григорианского календаря было именно противопоставление папского авторитета авторитету церковной традиции.
При этом богослужебный разрыв произошел не только с современниками – православными христианами, но и с прежними христианами и признанными святыми прошлых веков, которые, как оказалось, совершали Пасху в «неправильное» время.
В 1583 году Григорий XIII направил Константинопольскому патриарху Иеремии II посольство с предложением перейти на новый календарь. В конце этого же года на соборе в Константинополе предложение было отвергнуто; причем собор постановил:
Кто не следует обычаям Церкви и тому, как приказали семь святых Вселенских Соборов о святой Пасхе и месяцеслове и добре законоположили нам следовать, а желает следовать Григорианской пасхалии и месяцеслову... – да будет анафема, отлучен от Церкви Христовой и собрания верных. Вы же, православные и благочестивые христиане, пребывайте в том, в чем научились, в чем родились и воспитались, и когда вызовет необходимость и самую кровь вашу пролейте, чтобы сохранить отеческую веру и исповедание.
Заметим, что в постановлении говорится не только о пасхалии, но и о месяцеслове, т. е. о непереходящих праздниках: Рождестве Христовом, Богоявлении, Благовещении и прочих. Правда, о месяцеслове не находится никаких указаний в деяниях Вселенских Соборов, но только потому, что в те времена никаких споров о нем не было.
Теперь же верность Православной вере стала неразрывно связана с верностью церковному календарю, а отпадение от него в пользу Григорианского – явным знаком отпадения от Православия. В тех странах, где нередко насилием насаждалась латинская вера, православные верующие имели возможность усвоить, каково значение календарного вопроса – не астрономическое, но как внешнего признака принятия или непринятия папской власти и папского учения.
Однако в настоящее время и Григорианский календарь вместе с пасхалией рассматривают как неверный и требующий уточнений. В связи с этим были предложены разнообразные и остроумные проекты, ни один из которых, впрочем, не отвечает совокупности поставленных целей. Ведь, как мы уже говорили, движения светил не согласованы между собой, вследствие чего календарь, опирающийся на одни циклические явления, вынужденно пренебрегает другими.
Из новейших проектов пока что введен в действие один, о котором, надеюсь, мы и поговорим в следующий раз.

В настоящее время большинство поместных церквей «официального Православия» следует так называемому «исправленному Юлианскому календарю» (или Новоюлианскому), созданному в начале XX века. Мы рассмотрим, что это за календарь, а уже потом – откуда он взялся и почему.
В соответствии с Новоюлианским календарем Пасха и все связанные с ней праздники (Вход Господень в Иерусалим, Вознесение, Пятидесятница), а также и Великий Пост с приготовительными неделями оставлены в те же дни, что они были в Юлианском календаре. То есть, возможно, в теории предполагалось их перенести, но этого сделано не было.
Непереходящие праздники, то есть совершаемые в одни и те же числа каждый год (например, Рождество) совершаются по Григорианскому календарю.
Правда, теоретически месяцеслов Новоюлианского календаря отличается от Григорианского вот каким образом. В Григорианском, как мы знаем, из годов, делящихся на 100, високосными бывают только делящиеся на 400 (т. е. каждый четвертый). В Новоюлианском же – те, которые при делении на 900 дают 200 или 600 (то есть два из каждых девяти). Предполагается, что таким образом можно достичь еще большей точности. Однако фокус состоит в том, что реально расхождение с Григорианским впервые возникнет только в 2800 году, то есть через восемь веков после изобретения Новоюлианского календаря. Можете самостоятельно проверить; судя по всему, выбор «високосных» остатков – 200 и 600 – был сделан именно с таким расчетом, чтобы по возможности отдалить расхождение. Трудно не вспомнить тут Ходжу Насреддина с его знаменитой формулой: к тому времени кто-нибудь из нас троих обязательно умрёт – или эмир, или ишак, или я. Но здесь случай более очевидный, поскольку было ясно, что к 2800 году никого из создателей Новоюлианского календаря не останется в живых, и невозможно предсказать, какие иные календари возникнут к тому времени, если человеческая история еще не прекратится.
Несуразность Новоюлианского календаря довольно очевидна. Во-первых, весь смысл Григорианской реформы заключался в «исправлении» пасхалии, а месяцеслов сдвинулся уже как следствие. Но «православные» реформаторы побоялись переносить Пасху, тем самым лишив свою деятельность всякого смысла: если считать Григорианский календарь более правильным, то ясно, что по нему и надо строить пасхалию, если же нет – то зачем сдвигать месяцеслов?
С другой стороны, вследствие несогласованности пасхалии и месяцеслова стройная система церковного календаря оказалась разрушена.
Во-первых, в церковном году с древних времен установлено четыре многодневных поста. Самый длительный и строгий пост – Великий, перед Страстной Седмицей и Пасхой; перед Рождеством – сорокадневный, но менее строгий; перед Успением Божией Матери – краткий, но строгий (он включает в себя и праздник Преображения, а также начинает подготовку к Крестовоздвижению); и наконец, в честь Апостолов – не столь строгий пост, длительность которого колеблется от 8 дней до 6 недель. Этот пост (Петровский) начинается в понедельник через 8 дней после Пятидесятницы, так что начало его смещается в зависимости от дня Пасхи. Завершается же пост праздником Первоверховных Апостолов Петра и Павла, то есть 29 июня по Юлианскому календарю (по Григорианскому этот день – 12 июля). На следующий день совершается собор, т. е. торжественное собрание в честь 12 Апостолов. Символика этого поста понятна: в день Пятидесятницы вспоминается сошествие Святаго Духа на Апостолов, и праздник продолжается 8 дней; этим событием полагается начало апостольской проповеди, а завершается и увенчивается их подвиг мученической кончиной, которую мы вспоминаем 29 июня. Поэтому и верные, следуя за Апостолами, проводят это время в посте, а затем прославляют их память.
Но так как по Новоюлианскому месяцеслову память Петра и Павла празднуется на 13 дней раньше, то и продолжительность Петровского поста сокращается тоже на 13 дней и на столько же увеличивается зимний мясоед. Однако минимальная продолжительность Петровского поста без учета такого смещения – всего 8 дней. Нетрудно понять, что в годы поздней Пасхи он или просто исчезает, или даже становится отрицательным по продолжительности (когда день Петра и Павла выпадает на Троицкой седмице). После введения Новоюлианского календаря такие годы уже были. С течением же времени, если доживем, расхождение будет увеличиваться, а значит будет всё больше лет без Петрова поста, вплоть до полного его исчезновения.
Конечно, некоторым «православным» это не представляется важным; как я тут прочла на одном форуме «Петров пост жалко, но не настолько». Толкуют даже, что он появился поздно, и был предназначен первоначально только для тех, кто не смог поститься в Великий пост. Правда, «более поздний» в данном случае означает упоминание в Апостольских постановлениях и широкое распространение в IV–V веке, когда и утвердилась связь этого поста с Апостолами (в Константинополе и в Риме были построены храмы в честь Апостолов, и празднование их памяти стало более торжественным). Не менее 15 веков существования – едва ли такое установление серьезно можно назвать поздним.
С другой стороны, если вернуться к первоначальному значению этого поста, как восполнения упущенного в Великий пост, то стоит учесть, сколь мало современный человек, живущий в противоестественном окружении, задерганный, ослабленный душой и телом, может похвастаться Великопостными подвигами хотя бы в объеме, указанном уставом. Отсюда, казалось бы, тем более есть смысл со смирением, и ради послушания Церкви хранить хотя бы менее строгий Апостольский пост. Однако создатели Новоюлианского календаря не были озабочены подобными вопросами.
Их тем более не обеспокоили прочие несообразности, касающиеся годового круга Апостольских и Евангельских чтений, а также пределов, в которые попадает, например, память 40 мучеников Севастийских и другие праздники.
Отсюда уже можно понять, что причины для введения Новоюлианского календаря не могли быть ни астрономическими, ни собственно церковными. А какими они были, надеюсь, рассмотрим в следующий раз.

Начало двадцатого века ознаменовалось в гражданской жизни народов революциями, а в церковной – предательством Истинной Православной веры. Вопрос реформы церковного календаря оказался в центре начавшейся тогда и идущей до сих пор борьбы разных направлений жизни в среде верующих, называющих себя православными. Все обстоятельства тех событий я не смогу здесь изложить подробно, но коснусь некоторых моментов.
В 1902 году патриарх Константинопольский Иоаким III издал энциклику, посвященную «путям сближения между всеми, кто верует в Истинного Бога – Троицу»; в ней он также испрашивал мнения поместных Церквей касательно реформы календаря. Иерархия поместных Церквей в целом встретила идею сближения с инославными без энтузиазма, а реформа календаря была единодушно отвергнута. Тем не менее в энциклике 1904 года Патриарх отметил, что календарная реформа должна стать первым практическим шагом на пути межконфессионального сотрудничества.
Мы уже отметили, что реформа календаря не имела под собой ни научных, ни чисто церковных оснований; и вот, в самом начале XX века была сформулирована ее цель, а именно – сближение с инославными, невзирая на различия в вере.
Объединение в молитве и даже таинствах людей, различающихся не в чем-нибудь, а в самих предметах веры, в самом вероучении, получило в 1910 году название «экуменизма». Это движение возникло среди протестантов и было естественной реакцией на долговременный процесс дробления в их среде. Не имея определенных ориентиров в области веры, кроме совершенно различных и произвольных толкований Писания, многие из них пришли к выводу, что богословские истины невозможно точно определить, а значит, нет смысла сковывать себя рамками суждений в области веры – суждений всегда только человеческих, как они полагали.
Однако в основе Православия лежит вера в Божественное Откровение не только в смысле книг Писания, но и в смысле вполне определенных Богооткровенных истин – догматов, хранение верности которым есть основание верности Самому Богу. Поэтому адогматизм никогда не был свойственен Церкви, и сонмы святых, прославленных именно за твердое стояние в Православных догматах, является тому подтверждением.
В январе 1920 года местоблюститель Константинопольского патриаршего престола митрополит Брусский Дорофей выпустил окружное послание, адресованное «всем Христианским Церквам повсюду», имея в виду уже не Православные поместные Церкви, а всевозможные инославные сообщества. Послание провозгласило, что «первой необходимостью является оживление и усиление любви между Церквами, не считая друг друга странными и пришельцами, но близкими и родными во Христе и едиными сонаследниками обетования Божия во Христе». Были намечены практические действия, первым из которых опять оказалось «принятие единого календаря» для одновременного празднования великих христианских праздников.
Здесь на сцену выступает человек, биография которого могла бы послужить основой авантюрно-приключенческого романа. Речь идет о Мелетии Метаксакисе, успевшем за свою жизнь несколько раз быть изгнанным с различных высоких постов в церковной иерархии и вновь занимать их с помощью «сильных мира сего», с помощью различных интриг и прямого подкупа. Будучи архиепископом Афинским, он уже выступал за введение нового стиля, но был низложен Синодом Элладской Церкви за «незаконные религиозные связи с еретиками» (англиканами). В ноябре 1921 года он был избран на Константинопольский патриарший престол, а затем вторично низложен тем же Синодом за ряд канонических преступлений, совершенных в Америке после первого низложения. Однако сто тысяч долларов в качестве своевременной помощи бедствующему Патриархату помогли Мелетию стать Константинопольским патриархом.
В 1923 году он созвал так называемое «Всеправославное совещание» или конгресс, который сам даже называл Собором, но на котором, правда, присутствовали всего лишь десять человек: семь епископов, один архимандрит и два мирянина. Большая часть поместных Церквей, включая Антиохийский, Александрийский и Иерусалимский патриархаты, не стали присылать своих представителей; архиепископ Анастасий (Грибановский) – представитель Русской Зарубежной Церкви – в середине заседаний покинул совещание в знак протеста.
Впрочем, решения конгресса гораздо больше говорят о его существе, нежели состав участников.
Была предложена реформа календаря, причем заявлялось, что речь не идет о переходе на Григорианский календарь, поскольку «через определенное число лет» между принимаемым календарем и Григорианским наступит расхождение. Мы уже видели, что расхождение ожидалось только в 2800 году, то есть без малого через девять веков, так что оговорка о расхождении просто имела целью уклониться от анафемы Константинопольского собора 1583 года.
Кроме того, было заявлено, что «Православная Церковь с охотой желает принять будущий новый календарь», если его примут «все Христианские Церкви» (то есть инославные), даже в том случае, если он не сохранит седмичный круг дней.
Было также предложено научным путем вычислить дату Воскресения Христова, чтобы праздник Пасхи перестал быть переходящим и совершался в одно определенное воскресенье каждый год.
Предполагалось также перенести празднования чтимых святых на выходные, дабы уменьшить количество неприсутственных дней (нам сейчас может показаться странным, но в те времена еще были привычны выходные в дни праздников и памяти великих святых).
Попутно Совещание пришло к выводу, что священники и дьяконы могут вступать в брак после рукоположения, а овдовев, вступать и во второй брак; также подверглись модернизации правила, касающиеся поста.
С целью осуществления и утверждения намеченных преобразований патриарх Константинопольский должен был начать подготовку к созыву Восьмого Вселенского Собора.
Большая часть решений совещания не была принята ни одной поместной Церковью. Паства Константинопольского патриарха была возмущена его деятельностью, в частности, сослужением с англиканами и признанием их рукоположений (хотя в Англиканской церкви рукоположение не считается таинством). Лишившись в это время поддержки своего друга Венизелоса, который в то время оставил пост премьер-министра Греции, Мелетий Метаксакис был вынужден уйти на покой, а затем и бежать из Константинополя; но прежде он успел ввести новый календарь в незаконно образованной им же Эстонской митрополии.
Преемником Мелетия стал патриарх Григорий VII, который объявил о переходе на новый стиль, оставив временно (до созыва предполагаемого Восьмого Вселенского Собора) празднование Пасхи и зависящих от нее праздников по старой пасхалии.
Начало календарной реформе, «православному» экуменизму и модернизму, то есть изменению церковных правил сообразно светским понятиям, было положено.
10/23 марта 1924 года на новый стиль перешла Элладская поместная Церковь; реформа была проведена архиепископом Афинским Хризостомом Пападопулосом (собратом Метаксакиса по масонству), который получил эту кафедру путем церковного переворота при поддержке революционного правительства Греции. 1/14 октября 1924 года за Элладской последовала Румынская Церковь. В 1926 году Британское правительство сумело вынудить избрание Мелетия Метаксакиса на кафедру патриарха Александрийского, где он провел подобную же реформу.
По немногим приведенным фактам можно заметить, что «модернизация» церковной жизни была тесно связана с политическими коллизиями, причем позиция многих церковных деятелей зависела от того, на какую политическую силу они в тот или иной момент опирались.
В то же самое время подобные реформаторские идеи проводились в жизнь в России представителями так называемой «живой Церкви», то есть обновленцами. Это движение в начале 20-х годов пользовалось поддержкой со стороны большевицких властей с целью разрушения Православной Церкви. В 1923 году обновленцы перешли на новый стиль, однако народ игнорировал этот переход, и в большинстве своем покинул обновленческие храмы.
После календарной реформы в Константинополе власти Советской России немедленно начали оказывать давление на Патриарха Тихона, требуя «незначительной уступки» в календарном вопросе и утверждая, будто новый стиль уже принят всеми поместными Церквами. Патриарх объявил было о принятии нового календаря, но встретив сопротивление церковного народа, отложил его введение на неопределенное время. (Это не единственный случай, когда Патриарх избегал прямо отказываться от настоятельных требований большевиков, давая некоторые обещания, но откладывая их выполнение).
Дополнительный удар по верующим в Советской России нанесли патриархи Константинопольский, Александрийский и Иерусалимский, признавшие в разное время в той или иной форме беззаконное обновленческое «Высшее Церковное Управление». При этом патриарх Григорий VII в мае 1924 года «отстранил» патриарха Тихона от управления Церковью (далеко превышая при этом свои полномочия), а также призвал его к покаянию как виновника церковной смуты.
Впрочем, обновленчество в России потерпело крах; ВЦУ, управляемое большевицкими властями, само практически ничем не управляло, в силу чего лишилось и поддержки властей.
Вслед за тем многие, примкнувшие к обновленческому расколу «страха ради иудейска», принесли покаяние – в их числе и митрополит Сергий Страгородский, как ни странно, после своего отступничества не утративший славы «мудрейшего» архиерея. Тут надо подчеркнуть, что митрополит Сергий не был идейным обновленцем, и признал ВЦУ только по соображениям сугубо практическим, когда иной образ действий был прямой дорогой к тюрьме и ссылке. О поддержке Восточными патриархами обновленческого ВЦУ он, как говорят, высказался в том смысле, что оно от этого законным не становится, а наоборот, делает незаконными тех, кто его признал. Однако, как мы увидим, это его заявление не стоит принимать слишком всерьез.
Итак, в России обновленчество сошло на нет; остатки его были практически ликвидированы властями в 1944 году. Вместе с тем и переход на новый стиль не просто ушел с повестки дня, но в эпоху «железного занавеса» даже стал нежелательным с точки зрения коммунистической власти.
Тем не менее за послевоенный период «Новоюлианский календарь» распространился на большую часть поместных Церквей.
В 1948 году состоялось Всеправославное совещание в Москве. Попытка использовать авторитет религиозных организаций в качестве опоры для советской экспансии цели не достигла, так что следом в Советском Союзе началась новая и постепенно нарастающая волна гонений на веру. Что касается календаря, то Совещание постановило сохранить Александрийскую пасхалию, но в то же время предоставило поместным Церквям самостоятельно определять, какого месяцеслова придерживаться – Юлианского или «Новоюлианского».
Тем не менее, Финская церковь (получившая автокефалию от Константинопольского патриархата) с 1923 года и до сего времени придерживается Григорианской пасхалии.
Мы сами во второй половине 1980-х годов неожиданно для себя обнаружили, что и в Эстонии приходы, одинаково принадлежащие не просто одной и той же Московской патриархии, но и одной епархии внутри нее, служат по разным календарям в зависимости от языка: эстонские приходы – по новому стилю, включая и пасхалию, а русские – по старому. Выяснилось, что по недостатку клириков одни и те же священники служат то в одних храмах, то в других, переходя с календаря на календарь. Поэтому, кстати говоря, меня сильно удивило сообщение, что в 2011 году Автономная Эстонская Церковь, относящаяся к Константинопольскому патриархату, в порядке освобождения от наследия Русской церкви переходит на Григорианский месяцеслов, сохраняя Юлианскую пасхалию. Можно предположить, что какие-то из эстонских приходов прежде всё-таки служили по старому стилю; или возможно, служили по новому, но так сказать, неофициально.
Впрочем, и паломники, в том числе официальные церковные делегации наших дней, перелетая, например, из России в Грецию, нередко перемещаются из поста в праздники и обратно.
А ведь при первых обсуждениях реформы календаря всем казалось очевидным, что если такая реформа вообще нужна и возможна, то не иначе, как общим, согласным решением поместных Церквей. Вместо этого молитвенное, литургическое единство было принесено в жертву экуменизму, модернизму и соображениям «практического удобства».
В оправдание всему этому литургическому хаосу некоторые напоминают о древних временах, когда христиане в разных местностях совершали Пасху в разное время. Правда, это и тогда было нежелательным, но представим, как разительно отличался тогдашний мир от нынешнего. Путешествия, занимавшие тогда многие месяцы, сейчас совершается за несколько часов; а современные средства связи соединяют людей во мгновение ока. Разногласие, бывшее нежелательным в древности, разрушает остатки благоговения и здравомыслия в нынешние дни.
Первые же годы после реформы календаря показали, до какой степени «православные» творцы ее не были озабочены вопросами практического благочестия. В 1926 году Пасха была поздней, так что Петровский пост составлял 14 дней, а по «Новоюлианскому календарю» – всего один. Была предпринята попытка поправить положение, сделав половину Троицкой седмицы постной, что стало еще одним нарушением, поскольку ради праздника Пятидесятницы на этой седмице не положен пост даже в среду и пятницу. Однако в 1929 году Пасха выпала еще позже, так что Петровский пост по Юлианскому календарю составил 11 дней, а по Новоюлианскому календарю должен был кончиться раньше начала. Константинопольская патриархия никак не отозвалась на это обстоятельство; Румынская церковь в 1926 и 1929 годах ради сохранения Петровского поста праздновала Пасху по новому стилю. Всё это было известно заранее, но при подготовке реформы такая перспектива не рассматривалась и не обсуждалась.
Однако не все сочли возможным и допустимым описанное выше бесчинство, особенно в виду изначально заявленной цели, то есть сближения с инославными. Если в России церковный народ «голосовал ногами», покидая обновленческие храмы, то и в других странах верные покидали храмы, перешедшие на новый стиль. О них, надеюсь, мы поговорим в следующий раз.

Христос воскресе!
Хочу кое-что добавить о календаре и о дне празднования Пасхи.
Когда я прочла, что несколько первых веков христианская Пасха могла совпадать с иудейской, то не могла понять, как это возможно, если день, установленный для нее – именно воскресенье сразу после иудейской пасхи. Исключение, как мы уже говорили, составляют годы, когда первый месяц года – нисан – у евреев оказывается слишком ранним: в этом случае христианская Пасха бывает в следующем месяце, чтобы всегда выпадать после равноденствия, но тогда расстояние между ветхозаветной и новозаветной Пасхой только увеличивается. Однако иудейская пасха не может совершаться в субботу, и с субботы переносится на следующий день – воскресенье. Вот этим переносом, по-видимому, изначально пренебрегали составители христианской пасхалии. Со временем, однако, как мы уже говорили, лунный еврейский календарь разошелся с солнечным Юлианским так, что подобного сближения уже быть не могло.
А вот чего никогда и не бывало – это чтобы христианская Пасха праздновалась раньше иудейской: до Григорианской реформы такое было невозможно. Желая «вернуть светила на свои места», реформаторы не обратили внимание на смещение еврейского календаря, так что в иные годы начали праздновать Пасху не только одновременно, но и прежде иудейской. Странно, что некоторые в оправдание такому новшеству ссылаются на отсутствие церковных правил, воспрещающих предварять иудейскую пасху Христианской. Да, такого специального правила нет, но просто потому, что никому прежде это не приходило в голову.
Встречается еще такое суждение, будто для определения дня Пасхи важны астрономические соображения: равноденствие и полнолуние, а не соотношение с иудейской пасхой. Но правила определения дня Пасхи были выражены с помощью этих астрономических терминов именно и только ради того, чтобы по возможности воспроизвести исторический ход событий: ведь Христос пострадал в день ветхозаветной прообразовательной пасхи и воскрес после нее на третий день, притом в день, следующий за субботой. Каждый год точно такое же соотношение ветхозаветной пасхи с днями недели невозможно, поэтому и берется ближайший воскресный день. Поскольку же равноденствие и полнолуние приблизительно позволяют определить время иудейской пасхи, то они и были использованы в качестве ориентиров. Но чтобы сделать календарь разумным и простым, был выбран не строго астрономический, а условный день равноденствия, да и лунный цикл вычисляемый, а не реальный. Если бы древним Отцам представлялась важной астрономия сама по себе, они скорее вернулись бы к древнему обычаю наблюдения за молодой луной, да прибавили бы еще наблюдение за солнцем, чтобы не ошибиться с равноденствием. Однако нет никаких свидетельств подобного попечения и заботы ни в древнейшие, ни в более поздние времена.
И неудивительно: как мы уже говорили, само по себе равноденствие вообще не упоминается в Писании; какой месяц считать нисаном определялось в древности не столько по светилам, сколько по сезонным переменам климата в Палестине. Древнее название первого месяца года «авив» означает «месяц колосьев»; позднейшее название «нисан» – «месяц цветов» или «месяц первых плодов». Когда проходили сезоны зимних дождей, почва увлажнялась, можно было сеять, а затем появлялись колосья, – тогда появление нового месяца означало наступление нисана; в это же время подрастали молодые ягнята, из которых брали однолетнего агнца для пасхальной трапезы.
Все эти вещи сами по себе не имеют большого значения для христиан, живущих, как мы уже говорили, в разных полушариях и широтах, и не приготовляющих ветхозаветного агнца, но празднующих воскресение Агнца-Христа. Однако с самого начала разумным полагалось торжествовать Пасху Нового Завета после того, как минует ежегодное время ее прообраза; ведь Господь исполнил и завершил всё, положенное в Законе, тем самым положив ему конец.
Поэтому погоня за астрономической точностью пасхалии не имеет никакого смысла: ни равноденствие само по себе, ни весна (она же осень в другом полушарии) не имеют самодовлеющего значения. Можно сравнить это с другими богослужебными особенностями. Например, в последовании утрени возглашается «Слава Тебе, показавшему нам свет»; и ясно, что восход солнца – это естественный образ просвещения людей светом Христовым. Однако за окнами храма во время службы утрени может стоять ночная тьма, и этим обстоятельством смысл возгласа только подчеркивается: светит или не светит видимое и вещественное солнце, но свет Солнца Правды не оскудевает в Церкви в сердцах верных. Так и со временами года: для северных широт период Пасхи ассоциируется с приближением тепла, весенним пробуждением природы, а не с молодыми колосьями, до которых еще очень далеко; и это нас не смущает. Рождество же, к примеру, прочно связано в нашем сознании с морозами, снегом и первыми намеками на увеличение светового дня; хотя в Палестине это сезон дождей, а не морозов.
Среди разных других суждений обнаружилось и такое: некоторые утверждают – кто с торжеством, кто с ужасом, – будто на самом деле и Православная Пасха совпадает иногда с иудейской, например, как в нынешнем году. И это потому, что иудейская празднуется не один день, а восемь.
Однако собственно «песах» – ветхозаветная пасха – это именно один день, а следующие за ним дни – праздник опресноков, как сказано: в первый месяц, в четырнадцатый [день] месяца вечером Пасха Господня; и в пятнадцатый день того же месяца праздник опресноков Господу; семь дней ешьте опресноки (Лев. 23:5–6). Впоследствии название «песах» распространилось и на эти дни; однако их не касаются церковные правила о праздновании Новозаветной Пасхи. Это ясно уже по одному тому, что именно в пределах этих дней воскрес Господь, так что дожидаться их окончания для воспоминания Его Воскресения было бы излишне.
Еще встретила такое суждение, будто древние Отцы удовольствовались Юлианским календарем, несмотря на его «неточность» по той причине, что ожидали скорого конца света, через один–два великих индиктиона, то есть календарных цикла в 532 года. Правда, само по себе появление такой какой-либо единицы времени (в данном случае – великого индиктиона), означает предполагаемую возможность ее многократного повторения. С другой стороны, не в далекой перспективе, а ближайшие же века после Первого Вселенского Собора, как было хорошо известно Александрийским астрономам, равноденствие по Юлианскому календарю должно было отклониться от астрономического, а этого достаточно для того, чтобы в некоторые годы Пасха «опаздывала» на целый месяц. Однако это обстоятельство никого тогда не беспокоило.
Кроме того, некоторые пишут, что как в древности Отцы воспользовались достижениями тогдашней астрономии, так и нам нужно воспользоваться достижениями современной нам науки, чтобы сделать календарь еще точнее. Но древние Отцы, воспользовавшись уже существующим календарем, не установили каких-то правил касательно его поддержания на самом научном уровне, и как видим, не случайно: в абстрактной астрономической точности не было нужды тогда, нет и теперь. Кроме того, важно различать особенности всякого времени. Было время, когда Церковь начинала свое бытие в этом мире, когда Она распространялась, когда утверждались Ее обычаи и нормы существования. Приходит время, когда внешне Ее жизнь оскудевает от прежнего богатства; когда (что важнее) оскудевает и внутренне истинная и духовная жизнь. Это не время улучшений и развития, но время питания крупицами, падающими с трапезы древних Святых. Заботой христиан должно быть сохранение залога истинной жизни во Христе; сознание своей скудости и слепоты должно понуждать нас быть осторожными и в отношении внешних устоев церковной жизни. С этим многие не соглашаются; многие воображают себя более просвещенными, чем древние Отцы. Такое расположение сердца само по себе опасно, даже если сохраняется традиционный календарь и многие другие благие обычаи.

Мы уже говорили, что в России обновленчество, скомпрометированное сотрудничеством с безбожной и богоборческой властью, было отвергнуто церковным народом, а вследствие этого лишилось поддержки властей и постепенно угасло. Подобное же движение в Греции оказалось для верующих искушением более трудным. Во-первых, революционные власти Греции не были откровенно безбожными; Греция была и остается до сих пор официально православной страной. В России обновленцы образовали свое «Высшее Церковное Управление», когда Патриарх находился в заключении, и незаконность его – даже чисто формальная – была довольно очевидна. В Греции, как и во многих других странах, обновленцы действовали изнутри иерархии; правда, как мы видели, многие из них занимали свои высокие церковные должности противозаконно. Кроме того, хотя экуменическая цель календарной реформы была в свое время заявлена открыто, но когда дело доходило до воплощения этой реформы в жизнь, то ссылки на астрономию и икономию оправдывали это бесчинство, якобы не связанное с вопросами веры. Поэтому, хотя в Греции весьма значительная часть церковного народа не приняла календарной реформы, но долгое время ни один из иерархов не решался порвать с новостильными «собратьями», продолжая надеяться на возможность их исправления и возвращения церковной жизни в нормальное русло.
Можно сказать, что жестокие гонения в России обнажили отступничество многих, кто до этого казался вполне православным и благочестивым, и многих отрезвили. Об этом так пишет новомученик Михаил Новоселов в своем письме, относящемся к концу 1918 – началу 1919 года:
«Странно и, пожалуй, страшно сказать, что спасают нашу Церковь, святыню нашего сердца, не Собор, не Высшее Церковное Управление, а сильный социалистический пресс, выжимающий, говоря языком Апокалипсиса, из теперешней умирающей (Апок. 3:1) церкви Сардийской верную ("сохраняющую слово Христово и не отрекающуюся от Имени Христова", 3:8) Филадельфийскую и отжимающий на сторону "теплохладную, нищую, слепую и нагую" Лаодикийскую ("народоправческую" – христианско-социалистическую) (3:15,17).
Да сохранит нас Господь от сообщения с Лаодикией и да вселит в шатры Филадельфийские ("братолюбивые"), не многолюдные, но "хранящие слово Господне и не отрекающиеся от Имени Его" (Апок. 3:8)».
Правда, впереди верующих России ожидали соблазны более тонкие, о которых, надеюсь, мы еще будем говорить.
Что касается Греции, то здесь первоначально простые верующие отделились от обновленческой иерархии; со временем к ним присоединились некоторые священники, и только через десять лет – епископы, порвавшие с новостильниками. И до настоящего времени в Греции и в других странах существуют церкви Истинно-Православных Христиан, называемые часто «старостильными».
В канун Крестовоздвижения (по старому календарю) 1925 года произошло событие, значительно усилившее движение истинно-православных в Греции. В пригороде Афин, в часовне Св. Иоанна Богослова с 11 часов вечера совершалось всенощное бдение, причем множество народа находилось снаружи, так как все не могли поместиться ни в часовне, ни даже в ее дворе. Присутствовало и значительное число полицейских, присланных якобы «для охраны порядка»; они не стали препятствовать службе, поскольку собравшихся верных оказалось более двух тысяч. Таким образом и полицейские стали свидетелями того, как в 11:30 прямо над церковью явился сияющий белый крест, расположенный горизонтально с востока на запад. Крест осветил пространство вокруг церкви и собравшихся верующих; по свидетельству очевидцев, свет его казался почти вещественным и затмил сияние звезд. По форме крест был не просто четвероконечным, но в нижней части имел еще одну меньшую наклонную перекладину. Это небесное знамение было непрерывно видимо на протяжении получаса, затем крест поднялся вертикально, начал бледнеть и мало-помалу скрылся из глаз. Можно себе представить, хотя и трудно описать, что пережили свидетели этого знамения. Замолчать такое событие было невозможно, и разумеется, оно напомнило верным явление Креста в 351 году, во времена арианства. С этого дня число разорвавших молитвенное общение с новостильниками стало неуклонно увеличиваться, а в 1926 году на Афоне была создана «Священная Лига монахов-ревнителей» (зилотов) для защиты Православия от календарной реформы. Из Афона в помощь верующим прибыли многие известные подвижники, в том числе архимандрит Евгений (Лемонис), прозорливый слепой старец Иероним и духовник трех тамошних монастырей иеромонах Матфей (Карпадакис). Деятельность Лиги была запрещена греческим правительством, после чего 19 самых активных ее деятелей были высланы с Афона; некоторые были заключены под стражу, а часть смогла посвятить себя окормлению верующих в Греции. Отсюда во многих приходах истинно-православных укоренилась афонская традиция совершения действительно всенощных бдений – ночных служб в кануны праздников.
К сожалению, впоследствии движение Истинно-Православных было ослаблено разделениями, главной причиной которых была уже упомянутая нами выше трудность в определении сущности новостильной реформы. Считать ли всех, принявших новый календарь, отступившими от Православия и немедленно утратившими церковную благодать? Если нет, то с какого именно времени отступающие таким образом уже не могут считаться верными? Как долго еще можно считать православными тех, кто не следуя реформам, всё же находится в общении с отступниками? И как судить о тех, кто и разорвав это общение, не решается утверждать, что новостильники уже утратили благодать?
Подобные вопросы, конечно, не стоят перед экуменическими сообществами наших дней, которые равнодушно смотрят на всевозможные ереси и открытое отступничество своих иерархов. Но для тех, кто относится серьезно к исповеданию веры, вопросы эти существенны, а ответы находятся не всегда легко.
Современное же общество в целом, естественно, ориентируется не на суть религиозных вопросов, а на количество. Экуменическое псевдо-православие многочисленно, поэтому оно и почитается законным продолжением Православия, которое тоже некогда было многочисленным. Истинно-православные («старостильники») малочисленны – значит, именно они отделились и стали неканоничными образованиями, или расколами. Поэтому, если русская Википедия называет старостильные церкви «неканоничными», то это вполне понятно: в данном случае термин этот не имеет никакого отношения к церковным канонам.
Надеюсь, мы позже рассмотрим вопросы каноничности отделения от отступников. Сейчас же обращу внимание на то, что хотя количество приверженцев отнюдь не является существенным для определения истинности и благодатности церковного сообщества, оно очень важно для свидетельства перед внешними. Поддержка мирских правителей не спасла обновленцев в России, когда верные покинули обновленческие храмы. Бесправное и гонимое Православие в тот раз одолело отступников самым простым способом: прекратив с ними общение. Гонители могли отнимать храмы и отдавать их обновленцам, но заставить верных посещать эти храмы не могли, и храмы их запустели. Обнаружив, что за обновленческим ВЦУ не стоит никакой церковный народ, большевики сбросили эту ничтожную организацию со счетов, и с нею было покончено.
И если нынешние отступники процветают и пользуются славой канонического Православия, то вина в этом лежит на каждом, кто создает многочисленность их организаций, придает им значимость и вес. Не будь этого множества людей, быть может, и ропщущих на отступников из иерархии, но продолжающих считать их своими возглавителями, – и никакие силы в этом мире, ни светские власти, ни мирское богатство, ни тайные интриги не смогли бы поддержать это вселенское лжесвидетельство о вере Христовой. Каждый, кто сам стремясь исповедовать Православную веру, не находит в себе решимости отойти от ее извратителей и предателей, из страха оказаться в меньшинстве и под клеймом «раскольников», тем самым поддерживает отступление. Не могут они обвинять кого-то другого в распространении ересей и попрании Истины: никто иной, как именно они сами придают этому морю отступления силу. Многие ныне, когда это позволено и даже одобрено властями, ходят в храмы, однако не относятся к вере сколько-нибудь серьезно; но всякое религиозное сообщество стоит благодаря людям более или менее ревностным и усердным. И именно они, которые могли бы действовать, как овцы словесные, а не бессловесные: знающие глас своего Пастыря и отличающие его от чуждаго гласа (Ин. 10:5), – именно они главным образом и обеспечивают отступникам всемирный авторитет.
К этому невеселому выводу мы когда-то пришли с таким большим трудом. Но именно поэтому я здесь высказываю его прямо, не боясь, что меня сочтут ригористом: ведь если этот вывод содержит в себе осуждение, то осудила я и саму себя, а осудив – раскаялась и попыталась исправиться.
Продолжим эту беседу в следующий раз.

Мы уже говорили, что движение истинно-православных разделилось по причине разницы в отношении к новостильникам. Эти разделения многим дали повод пренебрежительно отзываться об Истинно-Православных Церквах, сравнивая их с протестантскими сектами. Однако такой легкомысленный взгляд вызван забвением церковной истории и непониманием особенностей нынешних времен. Действительно, долгое время в традиционно православных странах Церковь не претерпевала тех разделений, с которыми сталкивалась в древности, во времена восстания всевозможных ересей. А ведь тогда многочисленной и официально признанной церковью нередко оказывалось именно еретическое сообщество ариан, полуариан, монофизитов, монофилитов, иконоборцев, в то время как православные оказывались в меньшинстве и почитались раскольниками.
Отделившиеся от еретиков и впоследствии похваляемые Соборами за стойкость часто не сохраняли единства между собой – и не только во времена распространения ереси, но иногда долгое время после этого. Например, в житии святителя Мелетия Антиохийского читаем:
По изгнании Мелетия святаго с престола его отлучишася весма правовернии от ариан, и вземше себе церковь вне стен градских, на месте Палеа именуемом, тамо службы своя совершаху, имуще себе присвитера Павлина. […]
Тогда [в начале царствования Юлиана Отступника] и святый Мелетий от заточения во Антиохию возвратися, но обрете церковь правоверных на двое разделенну: часть бо ея прежде прихода его избравши себе предреченнаго пресвитера Павлина в епископы, отлучися от другия части ждущих возвращения Мелетиева: и нарицаеми тогда бяху они павлиниане, а сии другии мелетиане, наипаче же обратившиися от ариевы ереси к правоверию учением Мелетия святаго, ихже павлиниане во общение свое не приемляху, двоих ради вин: ово яко от ариан тии крещени быша: ово же яко Мелетий святый на архиепископство Антиохийское арианами избран бысть. Обе же тыя части [т. е. павлиниане и мелетиане] в правоверии истинном бяху православны, но таковых ради вин разделяхуся. И пришед святый, печашеся о церковном мире, како бы разделенное стадо паки соединити: обаче Павлинова епископства не отметаше, но почиташе, кроток сый и смирен сердцем, сам же пасяше новое стадо, от арианства к правоверию обращаемое, павлинианами же в соединение в то время неприемлемое. [...]
Убо и Мелетий святый [при императоре Грациане] от изгнания третицею уже во Антиохию на свой престол возвратися. Но еще между верными от части раздор бываше, двоих ради архиереев, Павлина и Мелетия, иным того, иным же оваго держащимся, и друг друга чуждающимся: и бе многое тщание святому, еже всеконечно сотворити мир между ими.

Жития святых св. Димитрия Ростовского

Святитель Мелетий предложил епископу Павлину вместе окормлять Антиохийскую паству, однако тот не согласился, и «павлиниане» продолжили особиться от «мелетиан». Причиной, как видим, было то, что среди «мелетиан» были крещеные арианами, а кроме того, в самом избрании на кафедру Мелетия участвовали ариане, надеявшиеся в то время на поддержку с его стороны.
Этот случай не был единичным: мы видим, что разделения, порожденные временем усиления ересей, очень часто изживались не сразу даже после прекращения гонений на Православие.
Но нынешнее состояние мiра и положение Церкви в нем, без сомнения, тяжелее и сложнее, чем во времена древних ересей. Уже нет богоустановленных властей, защищавших церковный мир (иногда удачно, а иногда и нет); отступничество же, всё углубляясь, принимает более изощренные формы, что мы и видим на примере новостильничества. Поэтому в наши дни многочисленность, административное единство и общепризнанность религиозных организаций, столь важные для внешних, в глазах верных нисколько не свидетельствуют в их пользу; скорее, наоборот – не могут не вызывать сомнений, если дух века сего приемлет эти организации и усваивает им почетное именование «Православных Церквей».
Часто некоторые проводят аналогию между старостильниками и русскими старообрядцами; между ними, действительно, есть некоторое сходство, а именно – в консерватизме, в преданности традиции. Но нужно обратить внимание и на существенное различие. Никоновские реформы, вызвавшие отделение старообрядцев, при всех своих недостатках (многие из тогдашних «справ» пришлось впоследствии исправлять снова) были направлены на восстановление обрядового единства с другими поместными Церквами. Календарная же реформа, как мы видели, напротив, разрывала единство церковной жизни в Поместных церквах ради единства с инославными.
Заодно обратим внимание и на то, что хотя географическая и политическая разделенность приводила к различиям в церковных обрядах России и Греции, но календарное единство неизменно сохранялось при всех внешних обстоятельствах – именно благодаря простоте и неизменности Юлианского церковного календаря.

Не желая далее вдаваться в подробности истории Истинно-Православных Церквей, я только сошлюсь на работу, посвященную истории старостильников Греции, размещенную, например, вот здесь. Естественно, что все источники на эту тему излагают взгляды сторонников конкретных юрисдикций; те, для кого вопросы принадлежности той или иной юрисдикции действительно важны, должны сами ознакамливаться подробнее с их исповеданием, историей и положением в настоящее время.

В годы, предшествовавшие нашему уходу из Московской Патриархии, мы часто и весьма сильно смущались происходившими в ней делами: совместными молитвами епископов с еретиками, всякими совместными заявлениями, участием в экуменической деятельности в составе Совета Церквей – организации, сам устав которой запрещает прозелитизм, т. е. попытки обращения инославных в свою веру. Таким образом, «православные» участники этой организации заранее отказываются свидетельствовать об истинности Православия и делать хоть что-нибудь для обращения заблудших. Вследствие такой позиции еще стараниями митрополита Никодима (Ротова) некоторые католические приходы в Европе, обратившиеся к Православию, не были приняты в общение ни одной из официальных Поместных православных церквей.
В 1993 году представители Московской Патриархии подписали Баламандское соглашение, документ, в котором Католичество и Православие были названы «Церквами-Сестрами», а также были намечены практические шаги к достижению единства между ними. Одним из важнейших пунктов опять оказался отказ от прозелитизма. Если бы МП была действительно поместной Православной Церковью, но ее представители вдруг подписали бы подобный документ, то за этим последовало бы официальное заявление о том, что они вышли за пределы своих полномочий; сами же эти деятели должны были быть подвергнуты отлучению впредь до покаяния. На самом же деле Синод заслушал их доклад и постановил опубликовать подписанные документы с их же комментариями (см. Журнал Московской Патриархии № 3 за 1993 год).
В 1994 году представители МП подписали Шамбезийское соглашение с монофизитами, которые неожиданно перестали быть для них еретиками. Опять-таки нормальной реакции не последовало, то есть МП приняла и этот акт отступничества как нормальный дипломатический шаг.
Наблюдая подобные события, мы сильно переживали и волновались, и даже писали в разное время письма в Синод, пытаясь что-то объяснить архипастырям, как будто бы не понимавшим, что происходит.
Тогда некоторые пытались нас отговорить от всей этой суеты, говоря, что нужно хранить мир в душе. Мы сознавали, что в данном контексте под миром в душе подразумевается равнодушие к исповеданию веры, и потому никак не соглашались успокоиться.
Только со временем мы поняли, что причиной смущения и отсутствия мира в наших душах были не действия патриархийных архиереев, а наши собственные поступки. Будучи членами МП, мы участвовали в лжесвидетельстве этой организации, и поэтому наша совесть не давала нам покоя и мы не могли избавиться от смущений. Однако при этом мы не хотели пожертвовать своим более или менее комфортным положением, своей принадлежностью к большой и всеми признанной церковной организации, а вместо этого требовали от других предпринять что-то, что могло бы нас успокоить.
И действительно, обычно причины смущения в душе нужно искать в себе же, хотя бы источником этого смущения и казались внешние события и другие люди. В нашем случае смущение означало голос совести, в чем мы не хотели признаться перед собой, полагая себя борцами за Православие.
С другой стороны, очень часто мы смущаемся поступками людей, не имеющими прямого отношения к нам самим, к делу нашего спасения, к нашей собственной совести.
Если речь не идет об опасности для нас самих оказаться соучастниками лжесвидетельства о вере, то почему слабости, недостатки или грехи других людей могут привлекать наше внимание и приводить к смущению? Да, иные поступки могут быть (или казаться) огорчительными, и мы должны избегать соучастия в чужих грехах. Мы должны пытаться, если это возможно, влиять на своих ближних в лучшую сторону (потому что в худшую повлиять можно почти всегда). Так, например, родители, а иногда и просто родственники и друзья могут и должны пытаться влиять на человека, избирающего в жизни ложные пути. Однако приходится признать, что в конечном счете невозможно прожить жизнь за другого, пусть и очень близкого человека, и даже свое собственное дитя не проведешь за ручку по жизни. Во многих случаях приходится предоставлять ему самому совершать свои ошибки, а самим просто молиться, возложив всю надежду на Бога и ожидая, не появится ли возможность оказать ему помощь.
Ты кто еси судяй чуждему рабу; Своему Господеви стоит, или падает. Станет же, силен бо есть Бог поставити его (Рим. 14:4). Если мы не огорчены, а смущены поступками других людей, то это верный признак, что мы не следуем этим словам Апостола, что мы в своем сердце стали судьями других. Став же судьями, мы неизбежно отягощаемся взятым на себя грузом, и совесть наша укоряет нас, откуда и происходит смущение.
Причина всего этого, как пишут многие Отцы, – гордость и возношение. Ведь сердце человека, пекущегося о своем мертвеце, то есть о собственной душе, умершей грехами, не может отвлечься на суд о других людях. Даже очевидные чужие грехи не колеблют его почтения к образу Божию, благоговения перед тайной Промысла, строящего спасение людей, и искреннего сострадания к собратьям, бедствующим на этом трудном пути.
Превозношение свойственно грешнику, и не только не исчезает от усердия к молитве, посту и доброделанию, но даже питается этим усердием. Этому не должно удивляться, просто надо помнить об этом, и тогда смущение в душе будет для нас источником покаяния. Ощутив, что чужие поступки нас задевают, мы спохватимся и укорим себя. Вспомним, как сказал один подвижник: «Горе мне! Как он согрешил сего дня, так согрешу и я завтра; и он по крайней мере покается о грехе своём, а я не покаюсь, как должно, не достигну покаяния, не в силах буду покаяться» (Авва Дорофей, поучение шестое).
Речь не идет об оправдании грехов; не следует выдавать черное за белое. Но о человеке судить мы не должны: ни с целью его оправдания, ни с целью осуждения. Конечно, нам приходится иногда принимать в расчет поступки людей, чтобы примерно представлять, чего от них ожидать – это, можно сказать, житейские соображения, которые ни в коем случае не следует принимать за истину в последней инстанции, чтобы не запутаться, прельстившись своей проницательностью и знанием заповедей или церковных правил.
Какие люди в особенности могут смущать нас своими делами и почему? В первую очередь те, с кем мы теснее связаны. Часто мы терпимы к посторонним, но не выносим слабостей, странностей или даже вполне невинных привычек своих ближайших родных. Но всякий такой пример свидетельствует о том, что наше отношение к человеку – не в Боге, что оно пристрастно. Это значит, что мы присваиваем себе человека, а присвоив, смущаемся, что он не таков, каким мы хотели бы его видеть.
Пристрастие может принимать форму привязанности или неприязни, но смысл его всегда один и тот же. Объектом пристрастия оказываются и те люди, которыми мы хотели бы хвалиться: ведь мы знаем, что самими собой гордиться и похваляться зазорно. Поэтому мы ищем в других причины для похвалы, косвенно относящейся к нам самим. Это может касаться, например, детей или других близких родных, сослуживцев, единоверцев, а особенно – священников. Сколько раз приходящие к вере люди превозносили того или иного пастыря, чтобы потом в нем разочароваться! Это – классика церковной жизни, неизменно свежая и оригинальная для каждого, попадающего в ту же западню. Чем пристрастнее наше отношение к человеку, тем больнее мы уязвляемся истинными или мнимыми его грехами. Но сама эта язва души должна быть для нас целительной, если мы увидим ее причину: этой болью душа должна исцеляться от пристрастия.
Если же мы остаемся слепы к своему состоянию, то обвиняем другого. Хуже того, смущаясь сами, стараемся и других заразить своим смущением; ищем поддержки других людей, чтобы скрыть от себя самих истинную причину нашего смущения. Так болезнь умножается, и даже если мы придем в себя, может случиться, что исправить посеянное в других душах зло мы будем уже не в состоянии.
Очень полезно представить, что было бы, если бы человек, которого мы обсуждаем, услышал наши слова. Но если такая возможность нас не пугает, то вспомним: не случалось ли нам переживать, что о нас судят неверно, не понимая нашего состояния, не зная тяготы, которую нам приходится испытывать? Не таковы ли и наши суждения о других? А каково будет, когда кончится самообман, свойственный всей нашей жизни, и мы предстанем на Суд вместе со всеми нашими умозаключениями и выводами о ближних?
Искреннее сознание бедственности своего положения порождает сострадание к другим людям и желание покрыть, елико возможно, чужие слабости и грехи. Отсюда рождается сокрушенная молитва о себе и о своих присных; а от сокрушения сердца – надежда на милость Божию ко всем нам.

Завершив пока разговор о календарной реформе, экуменизме и истинно-православных, я намеревалась перейти к другой теме, а именно – о сотворении мира; но решила уделить немного внимания еще одному современному источнику смущений и споров.
К сожалению, уже не в первый раз предметом общественного обсуждения становится личность последнего Российского Императора – царя-мученика Николая Александровича. Поводом послужили съемки фильма, посвященного его юношескому роману с известной балериной. Можно было бы и вовсе не обращать внимания на это обстоятельство, но кажется, всё-таки стоит коснуться некоторых моментов.
Очевидно, будь режиссер верующим и благочестивым человеком, он едва ли стал бы снимать фильм на подобный сюжет, памятуя слова: Грех юности моея и неведения моего не помяни: по милости твоей помяни мя Ты, ради благости Твоея, Господи (Пс. 24:7). Просящий, чтобы Бог не помянул грехов его юности, не склонен обсуждать грехи юности другого человека. Однако вполне вероятно, что упомянутый режиссер в сюжете своей картины не видел ничего дурного; быть может, даже полагал, что эти обстоятельства делают образ Императора более человечным и жизненным. Не берусь судить об этом, но в любом случае очевидно, что система ценностей создателей фильма отличается от нашей.
Как известно, личная жизнь последней Царской семьи была весьма закрытой для общества; члены ее не стремились снискать одобрение публики, а потому не афишировали ни своей взаимной преданности, ни своего образа жизни, ни своих горестей и печалей. Злонамеренно распространявшаяся в те годы клевета (вплоть до обвинения Государыни в шпионаже в пользу Германии) была вполне опровергнута следствием, состоявшимся после Февральской революции, но не умерла окончательно, а была дополнена, например, фальшивыми дневниками бывшей фрейлины Анны Танеевой (Вырубовой). К слову говоря, я очень советую всем, кто не знаком с подлинными ее воспоминаниями, непременно прочесть их: они весьма поучительны, и это тот случай, когда искренние слова вполне раскрывают личность автора, со всеми его сильными и слабыми сторонами. Мне представляется и очевидным, и в то же время удивительным, что сами слабости характера Анны Вырубовой подчеркивают высоту ее христианского подвига; ведь во многих случаях испытания преодолеваются природным мужеством, умом, самообладанием, но здесь мы видим природную слабость, впечатлительность, уязвимость, преодолеваемые верой и христианским смирением. Очень интересен и отзыв о ней следователя Владимира Михайловича Руднева; его записку нетрудно найти в Интернете.
Другие поучительные воспоминания, касающиеся Царской семьи, принадлежат Пьеру Жильяру, преподавшему французский язык детям последнего Императора. Они ценны не только фактами, но позицией автора, который отнюдь не был монархистом, и взгляды которого на политические обстоятельства, по-видимому, сильно отличались от взглядов тех, о ком он пишет. Тем более замечательны глубокая преданность и уважение, которыми Пьер Жильяр невольно проникся к Государю и его семье за время общения с ними.
Вообще, наше отношение к любой личности носит всегда личностный же характер, и не вытекает само собой из каких-то известных фактов, вот почему мне бы не хотелось приводить здесь аргументы в защиту «чести и достоинства» Царя-мученика, оставляя каждому возможность приобрести в этом смысле собственный личный опыт посредством чтения или молитвенного общения со святыми. С другой стороны, стоит обратить внимание на то, что люди, которые близко знали Царскую семью в последние месяцы их жизни, не только по долгу стремились, но искренне желали разделить их участь, и скорбели (как Пьер Жильяр), лишившись такой возможности. Это свидетельство, мне кажется, имеет существенное значение, и позволяет понять, что прославление Царя-мученика обусловлено вовсе не только самим фактом его убийства безбожниками: мученическая кончина была закономерным венцом его земной жизни.
Кроме этого, я хочу еще остановиться на двух противоположных точках зрения, высказываемых нередко по поводу личности последнего российского Императора.
Некоторые ставят ему в вину отречение от престола и утверждают, будто ему следовало проявить больше твердости, более жестко повести себя по отношению ко всяким революционерам и тем спасти страну.
Другие же полагают, что поскольку основой Православной монархии является вера и обусловленное ею отношение к Богоустановленной власти, а вера эта, очевидно, была подорвана и оскудела в России, то Императору следовало искать другие пути и основы для государственного строения и обеспечить переход к конституционной монархии, например, по образцу Британской. Таким образом, они ставят в вину монарху неспособность своевременно ограничить свою власть ради общего благополучия.
Однако я затрудняюсь найти в истории пример, когда бы монарх ликвидировал монархию. Больше того: превращение государства в демократию (пусть и под флагом конституционной монархии) – это действие, находящееся вне компетенции монарха. В делах государственных это то единственное, на что он категорически не имеет прав.
С другой стороны, в случае неповиновения подданных и невозможности вследствие этого продолжать свое служение монарх имеет полное право отречься от престола. И здесь как раз проявляется различие между монархом и самозванцем (о чем мы уже говорили): для самозванца власть – это главное, начало и конец, единственная бесспорная величина, вне которой он – ничто. Для монарха власть – это то, что вручено ему Богом для определенного служения. Если выполнять это служение более нет возможности, то стоит ли проливать кровь своих подданных ради удержания власти? Государь Николай Александрович был убежден (его согласно убеждали в этом генералы, министры и даже члены царствующего дома), что именно его личность стала препятствием для дальнейшего существования монархии в России. Он был готов отказаться от власти, чтобы дать шанс стране сохраниться. Рассуждения с точки зрения политики – правильным было такое решение или нет – не имеют никакого смысла; от Православного монарха, как впрочем, и от всякого верующего человека, требуется, собственно, верность, то есть вера и добросовестность в исполнении своего служения. К этому прилагается действие таинственного Помазания, осуществляющего Божий промысел и суд о народах и государствах. Сердце царево в руце Божией: аможе аще восхощет обратити, тамо уклонит е (Притч. 21:1). Судить же с политических позиций о поступках Государя – означает легкомысленно брать на себя суд о вещах, которые нашему суду не подотчетны.

Откладываю начало новой темы для того, чтобы немного поговорить об особенностях нашего времени. Многие святые – древние и не древние – писали об оскудении сил и дарований по мере приближения конца времен. Века назад они уже замечали ослабление христианской жизни, немощь духовную и телесную, оскудение, а затем почти полное исчезновение знамений, чудес и тех особых дарований, которыми было богато раннее Христианство.
В не столь давние времена епископ Игнатий (Брянчанинов) писал об этом точно и доходчиво, предостерегая от попыток внешне подражать древним образцам. В частности, напомню его беседу «О чудесах и знамениях», которую всем рекомендую для прочтения.
Я не ставлю себе целью пересказывать учение Отцов на эту тему, но хочу обратить внимание на некоторые обстоятельства, которые стоит иметь в виду.
Ослабление христианской жизни связано с умножением гордости; ведь именно истинное смирение по Боге, сердечный залог смиренномудрия, сознание своей нищеты – это единственное твердое основание, к которому могут быть приложены силы и дарования Святаго Духа. Впрочем, не только сверхъестественные, но и естественные дарования часто не даются верным по благому промышлению Божию, если они питают наше тщеславие и самомнение. В этом случае внешний успех делания, яркие подвиги и тому подобное часто могут быть признаком обольщения и богооставленности человека, хотя мы по своей слепоте далеко не всегда можем правильно оценить как слабость, так и силу, в себе и в других.
После того, как ученики Христовы просили умножить им веру, Господь предостерег их от самомнения, повреждающего плоды веры:
Который же от вас раба имея орюща или пасуща, иже пришедшу ему с села речет: абие минув возлязи? Но не речет ли ему: уготовай, что вечеряю, и препоясався служи ми, дондеже ям и пию: и потом яси и пиеши ты? Еда имать хвалу рабу тому, яко сотвори повеленная? не мню. Тако и вы, егда сотворите вся повеленная вам, глаголите, яко раби неключими есмы: яко, еже должни бехом сотворити, сотворихом (Лк. 17:7–10).
Это поучение с особенной ясностью показывает, в чем особенность нашего времени. Пример из жизни, который был совершенно понятен Апостолам, чрезвычайно далек от нашего собственного опыта. Никто из нас не имеет опыта ни раба, ни господина. Никто из нас не служил с сознанием, что наш труд не заслуживает никакой награды; а если мы бывали неблагодарны к другим, то не потому, что имели на это какое-то право. «Я никому ничего не должен» – вот распространеннейшее (хотя и ложное) умонастроение нашего века, поддерживаемое повседневным опытом.
Придя к вере, мы научились называть себя рабами Божиими; но не зная по опыту подобных взаимоотношений, мы не вполне понимаем, что это значит. Мы усиливаемся отвергать самомнение, но на фоне нынешней общественной жизни и принятых отношений между людьми сами эти попытки выделяют нас из общего ряда и побуждают воображать, будто мы уже чего-то достигли и чем-то отличились.
Это отнюдь не означает, что мы должны стремиться переделать общество, или бороться со свободами и правами людей, или же усиливаться вернуть рабство. Напротив, мы должны научиться исходить из того положения, в которое поставлены Божественным промыслом. Ведь не только мы именно таковы, каковы мы есть, вследствие внешних обстоятельств; но Господь, зная нас так, как мы сами себя не знаем, поставил нас в определенные обстоятельства жизни, в которых и предстоит нам спасаться.
Какие из этого следуют выводы – я не буду сейчас рассматривать; о необходимости духовного рассуждения, трезвения, внимания к себе многое написано Отцами. Мне же хотелось привести это небольшое поучение Спасителя, которое так много может сказать нам о нас самих.
Замечу только еще, что отсутствие истинного смирения и сердечной простоты не исключает, а напротив, прекрасно сочетается с раболепством и человекоугодничеством, которые нередко принимают за добродетель. Вспомним, что и настоящим рабам Апостол заповедовал добросовестно трудиться, не пред очима точию работающе яко человекоугодницы, но яко же раби Христовы (Еф. 6:7, 6): лицемерие и угодничество несовместимо с истинным служением Богу.
И вот что пишет епископ Игнатий (Брянчанинов) о мнимых подвигах и мнимом смирении:
«Легко ли расстаться с мнением мира! И миру – как познать подвижника истинной молитвы, когда самый подвиг вовсе неизвестен миру? То ли дело – находящийся в самообольщении: не ест, не пьет, не спит, зимою ходит в одной рясе, носит вериги, видит видения, всех учит и обличает с дерзкой наглостью, без всякой правильности, без толку и смыслу, с кровяным, вещественным, страстным разгорячением, и по причине этого горестного, гибельного разгорячения. Святой, да и только! Издавна замечены вкус и влечение к таким в обществе человеческом: приемлете, пишет апостол Павел к коринфянам, аще кто вас порабощает, аще кто поядает, аще кто не в лепоту проторит, аще кто по лицу биет вы, аще кто величается (2 Кор. 11:20). Далее святой апостол говорит, что он, бывши в Коринфе, не мог вести себя дерзко и нагло: поведение его было запечатлено скромностью, кротостью, и тихостью Христовою (2 Кор. 10:1)».

О молитве Иисусовой. Беседа старца с учеником

Продолжим наш разговор в следующий раз