April 3, 2014
Истина
Церковь – столп и утверждение Истины (1 Тим. 3:15), по слову Апостола.
Что может быть важнее для христиан, если в молитвах они называют Духа Святаго Духом Истины?
Однако мир подозрительно относится к тем, кто претендует на обладание абсолютной Истиной: ведь люди, полагающие, что благодаря «единственно верному учению» они могут судить обо всём на свете, навредили уже немало (если говорить мягко).
Обоснованы ли такие опасения в отношении христиан?
Как ни странно, в некотором смысле обоснованы. Ведь безапелляционные суждения верующих иной раз бывают просто поразительны, а часто – довольно противоречивы.
Не должны ли православные христиане, в таком случае, признать, что и истины веры тоже относительны, как и всякие другие истины в этом мире, постараться найти компромисс с другими исповеданиями и даже с другими религиями, т.е. встать на путь экуменизма?
Никоим образом. Да и ясно, что это – самоликвидация. «Церковь», не претендующая на истинность своего учения, никому в этом мире не нужна, как та самая соль, потерявшая силу. Она не потребна ни в землю, ни в гной (Лк. 14:35) – ни как культурная организация, ни как воспитатель морали, ни как фундамент государственного строительства (хотя многие политические и церковные деятели полагают иначе).
Чтобы понять, в чем тут дело, придется сделать экскурс в догматику.
Для атеиста (не агностика) истина – это просто объективно существующая реальность (разумеется, материальная). Она абсолютна – хотя бы уже в том смысле, что самобытна и ничем вне себя не обусловлена. Обычно подразумевается также, что эта истина доступна познанию.
Утверждение, что материальный мир действительно существует и в принципе познаваем, относится к области философии. Оно недоказуемо, но без него всякие попытки ориентироваться в мире не имеют смысла; так что эти положения большинством людей признаются, а многие даже ошибочно полагают их доказанными – в отличие от истин веры.
В христианском понимании вещественный мир имеет причину своего бытия, то есть не является абсолютной реальностью.
И атеист, и христианин (я не пишу трактат о разных философско-религиозных течениях, поэтому оставлю прочие взгляды в стороне) исходит из того, что частичное, ограниченное познание вещественного мира возможно.
Это познание черпается из опыта; оно всегда неполно, ограниченно и не застраховано от заблуждений, особенно, когда в «чистый» процесс познания вмешиваются человеческие пристрастия.
Но с точки зрения атеиста никакой другой реальности нет, а значит, невозможно и никакое другое познание. Поэтому всякое познание всегда относительно и несовершенно.
С христианской точки зрения помимо вещественного мира существует и его Причина – Всесовершенный Бог.
Как прекрасно объясняет в «Точном исповедании Православной веры» преподобный Иоанн Дамаскин, для существ ограниченных (т. е. не только людей, но и ангелов) постижение Неограниченного Существа совершенно невозможно.
Если бы мы поставили точку на этом, то практической разницы между взглядами атеиста и христианина не было бы: ведь если Абсолютная Истина существует, но непостижима, практически для нас Ее как будто бы и нет.
Однако совершенство Истины – Бога – является препятствием для творений, но не для Самого Бога: они не обладают возможностью познания Абсолютной Истины, но Она Сама обладает возможностью открывать Себя Своим разумным творениям.
Если Абсолютная Истина – не набор фактов, а Всесовершенное Существо, несоставное, т. е. не состоящее из каких-то частей, и не безличное (как материя), то и познание Ее носит совершенно особый характер.
Не для того Бог – Всесовершенная Истина – создал разумные творения, чтобы они оставались в неведении о своем Творце.
Одним из основных понятий в христианстве является Божественное Откровение – действие Самого Бога, открывающего Себя Своим творениям.
Другого способа познания Бога, кроме Его Откровения, не может быть в принципе. Недопустимо (не то что «нехорошо», а просто бессмысленно) пытаться узнать нечто о Нем помимо этого единственного пути.
Естественным называется Откровение Бога о Себе, запечатленное в самом творении, а особенно – в человеке, созданном по образу Божию.
Таким образом, всякий человек имеет некоторое ведение Бога, причем главным в этом отношении является голос совести.
Сверхъестественное Откровение – то, которое восприняли пророки, апостолы и многие святые, ставшие способными к такому приятию.
Вершина же всего Откровения – Боговоплощение, явление в мир Самого Слова и Сына Божия, в Котором, по слову Апостола, живет всяко исполнение Божества телесне (Кол. 2:9), то есть вся полнота Всесовершенной Истины.
Вот почему для христианства путь экуменизма, достижения дипломатических компромиссов в догматах веры, – это путь отвержения Христа и подмены Откровения человеческими соображениями.
Само это начинание связано с умножением самодельных учений о вере и переходом от ложных исповеданий к отрицанию самой возможности точного и неложного исповедания веры.
Заметим, что и среди неверующих людей Истина ценится весьма высоко; быть причастным ей – великое благо, пусть даже это благо и ограничено в силу ограниченности наших знаний.
Но в основе Христианского мировоззрения лежит вера в возможность реального приобщения не только ограниченным истинам, касающимся вещественного мира, но и Неограниченной Истине, Которая есть Сам Бог.
Если же Всесовершенная Истина есть Всесовершенное Существо, не из чего не состоящее, и в Котором нет разделения между Истиной и Благом, Любовью, и вообще, всяким совершенным свойством, то каково может быть познание, почерпаемое из Откровения?
Ясно, что речь идет не просто о получении некоторых сведений, пусть даже каким-то особенным, сверхъестественным путем. Св. Симеон Новый Богослов пишет о Боге:
Итак, наше познание Абсолютной Истины всегда ничтожно мало; но если сподобимся некоторым образом узреть Ее, то Сама Она будет обитать в нас, просвещая и научая.
Человек, получивший некоторые сведения о мире, сможет применить их в одних случаях и не сможет в других, ведь знание о чем-то одном не поможет в другом. Но приобщившийся Божественной Истине, не просто узнал некоторые факты, а «имеет всего Бога» по выражению Святого.
Что же, достигнув этого, человек владеет Абсолютной Истиной? Нет, ведь сказано: «движется и глаголет внутрь его и научает его», – разумеется, так, как Сама изволяет, а не так, как хотел бы этого человек.
Поэтому Апостол говорит: Аще кто мнится ведети что, не ý что разуме [еще ничего не уразумел], якоже подобает разумети (1 Кор. 8:2).
Богопознание – это не просто умственная деятельность, пусть даже носящая сверхъестественный характер, это жизнь в Боге, к которой человек становится способен по мере того, как слушает Божественные глаголы и изменяется сообразно с ними.
Моей целью не является доказывать истины христианского учения, говорить о пророках, апостолах, святых Отцах, вселенских и поместных Соборах. Напомню только слова Спасителя: Аще кто хощет волю Его творити, разумеет о учении, кое от Бога есть, или Аз от Себе глаголю (Ин. 7:17).
Это внутреннее свидетельство, сверх аргументов и рассуждений (которые тоже бывают важны) есть, главным образом, свидетельство совести, «еяже ничтоже в мире нужнейше», как говорится в Великом каноне Андрея Критского.
Но знают ли христиане всё-таки что-то определенное о Боге, или всё сводится к таинственной жизни внутри каждого из них, не поддающейся логическому определению?
Этот вопрос возвращает нас к апостольскому определению Церкви как столпа и утверждения Истины. О Ней мы и поговорим в следующий раз.
Что может быть важнее для христиан, если в молитвах они называют Духа Святаго Духом Истины?
Однако мир подозрительно относится к тем, кто претендует на обладание абсолютной Истиной: ведь люди, полагающие, что благодаря «единственно верному учению» они могут судить обо всём на свете, навредили уже немало (если говорить мягко).
Обоснованы ли такие опасения в отношении христиан?
Как ни странно, в некотором смысле обоснованы. Ведь безапелляционные суждения верующих иной раз бывают просто поразительны, а часто – довольно противоречивы.
Не должны ли православные христиане, в таком случае, признать, что и истины веры тоже относительны, как и всякие другие истины в этом мире, постараться найти компромисс с другими исповеданиями и даже с другими религиями, т.е. встать на путь экуменизма?
Никоим образом. Да и ясно, что это – самоликвидация. «Церковь», не претендующая на истинность своего учения, никому в этом мире не нужна, как та самая соль, потерявшая силу. Она не потребна ни в землю, ни в гной (Лк. 14:35) – ни как культурная организация, ни как воспитатель морали, ни как фундамент государственного строительства (хотя многие политические и церковные деятели полагают иначе).
Чтобы понять, в чем тут дело, придется сделать экскурс в догматику.
Для атеиста (не агностика) истина – это просто объективно существующая реальность (разумеется, материальная). Она абсолютна – хотя бы уже в том смысле, что самобытна и ничем вне себя не обусловлена. Обычно подразумевается также, что эта истина доступна познанию.
Утверждение, что материальный мир действительно существует и в принципе познаваем, относится к области философии. Оно недоказуемо, но без него всякие попытки ориентироваться в мире не имеют смысла; так что эти положения большинством людей признаются, а многие даже ошибочно полагают их доказанными – в отличие от истин веры.
В христианском понимании вещественный мир имеет причину своего бытия, то есть не является абсолютной реальностью.
И атеист, и христианин (я не пишу трактат о разных философско-религиозных течениях, поэтому оставлю прочие взгляды в стороне) исходит из того, что частичное, ограниченное познание вещественного мира возможно.
Это познание черпается из опыта; оно всегда неполно, ограниченно и не застраховано от заблуждений, особенно, когда в «чистый» процесс познания вмешиваются человеческие пристрастия.
Но с точки зрения атеиста никакой другой реальности нет, а значит, невозможно и никакое другое познание. Поэтому всякое познание всегда относительно и несовершенно.
С христианской точки зрения помимо вещественного мира существует и его Причина – Всесовершенный Бог.
Как прекрасно объясняет в «Точном исповедании Православной веры» преподобный Иоанн Дамаскин, для существ ограниченных (т. е. не только людей, но и ангелов) постижение Неограниченного Существа совершенно невозможно.
Если бы мы поставили точку на этом, то практической разницы между взглядами атеиста и христианина не было бы: ведь если Абсолютная Истина существует, но непостижима, практически для нас Ее как будто бы и нет.
Однако совершенство Истины – Бога – является препятствием для творений, но не для Самого Бога: они не обладают возможностью познания Абсолютной Истины, но Она Сама обладает возможностью открывать Себя Своим разумным творениям.
Если Абсолютная Истина – не набор фактов, а Всесовершенное Существо, несоставное, т. е. не состоящее из каких-то частей, и не безличное (как материя), то и познание Ее носит совершенно особый характер.
Не для того Бог – Всесовершенная Истина – создал разумные творения, чтобы они оставались в неведении о своем Творце.
Одним из основных понятий в христианстве является Божественное Откровение – действие Самого Бога, открывающего Себя Своим творениям.
Другого способа познания Бога, кроме Его Откровения, не может быть в принципе. Недопустимо (не то что «нехорошо», а просто бессмысленно) пытаться узнать нечто о Нем помимо этого единственного пути.
Естественным называется Откровение Бога о Себе, запечатленное в самом творении, а особенно – в человеке, созданном по образу Божию.
Таким образом, всякий человек имеет некоторое ведение Бога, причем главным в этом отношении является голос совести.
Сверхъестественное Откровение – то, которое восприняли пророки, апостолы и многие святые, ставшие способными к такому приятию.
Вершина же всего Откровения – Боговоплощение, явление в мир Самого Слова и Сына Божия, в Котором, по слову Апостола, живет всяко исполнение Божества телесне (Кол. 2:9), то есть вся полнота Всесовершенной Истины.
Вот почему для христианства путь экуменизма, достижения дипломатических компромиссов в догматах веры, – это путь отвержения Христа и подмены Откровения человеческими соображениями.
Само это начинание связано с умножением самодельных учений о вере и переходом от ложных исповеданий к отрицанию самой возможности точного и неложного исповедания веры.
Заметим, что и среди неверующих людей Истина ценится весьма высоко; быть причастным ей – великое благо, пусть даже это благо и ограничено в силу ограниченности наших знаний.
Но в основе Христианского мировоззрения лежит вера в возможность реального приобщения не только ограниченным истинам, касающимся вещественного мира, но и Неограниченной Истине, Которая есть Сам Бог.
Если же Всесовершенная Истина есть Всесовершенное Существо, не из чего не состоящее, и в Котором нет разделения между Истиной и Благом, Любовью, и вообще, всяким совершенным свойством, то каково может быть познание, почерпаемое из Откровения?
Ясно, что речь идет не просто о получении некоторых сведений, пусть даже каким-то особенным, сверхъестественным путем. Св. Симеон Новый Богослов пишет о Боге:
«Он столько познается нами, сколько кто может увидеть безбрежного моря, стоя на краю его ночью, с малою в руках зажженною свечей <...> Впрочем, тот, кто сподобился мало некако узреть Бога <...>, не имеет нужды в научении от другого, потому что имеет всего Бога, Который обитает, движется и глаголет внутрь его и научает его неизреченным Своим тайнам».
Итак, наше познание Абсолютной Истины всегда ничтожно мало; но если сподобимся некоторым образом узреть Ее, то Сама Она будет обитать в нас, просвещая и научая.
Человек, получивший некоторые сведения о мире, сможет применить их в одних случаях и не сможет в других, ведь знание о чем-то одном не поможет в другом. Но приобщившийся Божественной Истине, не просто узнал некоторые факты, а «имеет всего Бога» по выражению Святого.
Что же, достигнув этого, человек владеет Абсолютной Истиной? Нет, ведь сказано: «движется и глаголет внутрь его и научает его», – разумеется, так, как Сама изволяет, а не так, как хотел бы этого человек.
Поэтому Апостол говорит: Аще кто мнится ведети что, не ý что разуме [еще ничего не уразумел], якоже подобает разумети (1 Кор. 8:2).
Богопознание – это не просто умственная деятельность, пусть даже носящая сверхъестественный характер, это жизнь в Боге, к которой человек становится способен по мере того, как слушает Божественные глаголы и изменяется сообразно с ними.
Моей целью не является доказывать истины христианского учения, говорить о пророках, апостолах, святых Отцах, вселенских и поместных Соборах. Напомню только слова Спасителя: Аще кто хощет волю Его творити, разумеет о учении, кое от Бога есть, или Аз от Себе глаголю (Ин. 7:17).
Это внутреннее свидетельство, сверх аргументов и рассуждений (которые тоже бывают важны) есть, главным образом, свидетельство совести, «еяже ничтоже в мире нужнейше», как говорится в Великом каноне Андрея Критского.
Но знают ли христиане всё-таки что-то определенное о Боге, или всё сводится к таинственной жизни внутри каждого из них, не поддающейся логическому определению?
Этот вопрос возвращает нас к апостольскому определению Церкви как столпа и утверждения Истины. О Ней мы и поговорим в следующий раз.
April 5, 2014
Истина в Церкви
Каким образом может человек положить начало христианской жизни, когда он еще духовно вовсе слеп или в лучшем случае может сказать о себе вижду человеки яко древия ходяща (Мк. 8:24)?
На это и существует Церковь, хранящая свидетельство Самого Богочеловека, воплощенной Истины, и святых, духовно прозревших свидетелей Истины.
Апостол пишет об этом так: И имамы известнейшее пророческое слово: емуже внимающе якоже светилу сияющу в темнем месте, добре творите, дондеже день озарит, и денница возсияет в сердцах ваших (2 Петра 1:19). Слово свидетелей Истины светит нам, пока мы пребываем во тьме неведения, и этому слову должны мы внимать, пока заря Истины не воссияет в наших сердцах.
Это свидетельство Церковь хранит в виде Писания и Предания, давая каждому человеку возможность прикасаться умом и сердцем к Истине, принимать ее верой и изменяться сообразно с ней. Свидетельство это облечено в слова, внешне подобные простым человеческим речениям, но по внутреннему смыслу являющиеся именно Откровением Бога о Себе Самом.
Об этом преп. Максим Исповедник пишет так:
"Ибо наш ум, при первом соприкосновении [со Словом], соприкасается не со Словом нагим, но со Словом воплощенным, то есть с пестротой речений – сущим по естеству Словом, но плотью по внешнему виду. Поэтому Оно, будучи поистине Словом, кажется для многих плотью, а не Словом. <...> Начатку научения людей в благочестии присуще иметь как бы плотский характер. Ибо при первом соприкосновении с Богопочитанием мы ознакомляемся с буквой, а не с духом [Священного Писания]. По мере же духовного преуспеяния, соскабливая тончайшими умозрениями плотяную массу речений, мы становимся чистыми, насколько то возможно людям, в чистом Христе для того, чтобы иметь силу сказать по Апостолу: Аще же и разумехом по плоти Христа, но ныне ктому не разумеем (2 Кор. 5, 16)".
По мере того, как человеческие учения восставали на Истину Евангелия, Церковь через святых Отцов ограждала Своих чад догматами, то есть такими определениями, которые и духовно еще незрячим дают возможность хранить свое единство со Всесовершенной Истиной, хранить верность Ей.
В этом единстве – необходимый фундамент христианской жизни: основания инаго никтоже может положити паче лежащаго, еже есть Иисус Христос (1 Кор. 3, 11).
Важно понимать, что верность догматам Церкви – это верность Откровению Бога о Себе, то есть верность Самому Богу, а не просто каким-то положениям.
Пока человек согласен кое-что принять из Писания, кое с чем согласиться из учения Церкви, он еще далек от настоящей христианской жизни. Наступает время решить: действительно ли Откровение существует, действительно ли есть Церковь – столп и утверждение Истины?
Ведь если нет – тогда не о чем дальше говорить, тогда все рассуждения о Боге – пустая болтовня, а благочестие – что-то вроде упражнений с целью самосовершенствования. Тогда честнее вовсе не говорить о христианстве. Так что для христиан здесь выбора нет.
Если красоты и совершенства догматов мы не видим по своей слепоте, не видим и жизненной необходимости их для нашего спасения, то обратимся хотя бы к свидетельству святых, которые пролили свою кровь, перенесли разнообразные мучения ради сохранения верности этим самым догматам.
Всем верующим более или менее понятен подвиг мучеников, которые пострадали, не желая отречься от Христа в пользу языческого идолопоклонства. Но вот святые Отцы точно так же страдали, защищая догматы; и это в то время, когда многие полагали, что спор идет о несущественных подробностях, тонкостях вероучения.
Век за веком Церковь прославляла тех подвижников веры, которые созерцая Истину, судили о Ней не по плоти, не по букве, но по опыту и запечатлели для всех единую веру Церкви. Одним из таких святых был и преподобный Максим Исповедник, слова которого приведены выше.
Иные говорят: неужели вы осуждаете всевозможные христианские течения, где тоже есть хорошие и искренние люди, пусть даже они и не признают таких-то и таких-то православных догматов?
Но в некотором смысле осуждать кого-то всё равно придется. Или мы осудим отпавших от Откровения, или осудим святых, которые в наших глазах окажутся зря пострадавшими ригористами, непримиримыми спорщиками, недостаточно широко смотрящими на вопросы веры.
С другой стороны, мы отнюдь не осуждаем людей, находящихся не только вне истинного исповедания, но и вовсе вне христианства. Не наше дело подводить итог их жизни – на то есть Истинный Судия, Которому открыта глубина человеческих сердец. А ведь часто они вызывают негодование своих близких, быть может, вчера только обратившихся к вере, а сегодня уже недоумевающих, как это кто-то не следует за ними, не хочет их слушать и даже над ними смеется.
Какого благоговения и осторожности требует общение со всяким человеком! Какого почтения и уважения заслуживает образ Божий в каждом человеке! Об этом мы часто забываем, и отсюда возникает нелепая дилемма: отвергнуть ли нам существенную необходимость и спасительность веры, или же начать презирать тех, кто ее чужд. Впрочем – увы! – зачастую одно успешно совмещается с другим...
Итак, если основа христианской жизни – правая вера, то неудивительно, что церковные правила ограждают жизнь христиан от потери этой необходимой опоры.
Существует много различных церковных правил и канонов, принятых в древние времена Соборами. Некоторые из этих правил предусматривают снисхождение в применении их на практике: например, таковы правила о епитимиях, налагаемых за различные грехи, или о постах. Эти правила сообразуются с пользой для человеческих душ: суббота человека ради бысть, а не человек субботы ради (Мк. 10:27).
Применение правил, сообразное состоянию людей и обстоятельствам, называется икономией, то есть домостроительством, потому что оно направлено на строительство как церковной жизни вообще, так и духовного дома души каждого человека.
Но есть правила, не предусматривающие снисхождения: они охраняют саму природу Церкви, свидетельство Церкви об Истине, чтобы сообщество верующих при внешнем благообразии не превратилось из Церкви Христовой в церковь лукавнующих (Пс. 25:5).
Именно по этой причине правила воспрещают, например, общение в молитвах и таинствах с еретиками. Ведь такое общение означает либо единомыслие в вере с ними (а значит, отречение от Богооткровенной Истины), либо равнодушие к Истине, то есть к Самому Богу, поскольку оказывается, что эта Истина не так важна, как соображения, допустим, практической пользы церковной и т. п.
Многие их тех, кто считает себя православными, полагают, что и в отношении таких правил должна применяться икономия. Но ведь «домостроительство» должно созидать Церковь, а не разрушать: даже самим Апостолам власть была дана на созидание, а не на разорение (2 Кор. 10:8). Если же «икономия» служит сохранению внешности церковной жизни, но разрушает свидетельство Истины, – это уже не домостроительство, а отступничество.
Кажется, это должно быть каждому добросовестному верующему: ведь речь не о канонических тонкостях, а о смысле существования Церкви на земле. Если мы колеблемся в таких вещах, извинения нам нет.
Однако прежде чем продолжить размышлять о Церкви и Ее свидетельстве, вернемся к тому, с чего мы начинали разговор об Истине. Не идет ли тут речь о еще одном «единственно верном учении» с осуждением всяких уклонов, чего мы, к несчастью, уже навидались?
Если мир любит своё и не хочет слышать о Божественной Истине, то это только закономерно, и тут верующий человек ничего поделать не может. (Впрочем, кажется, и неверующий вполне способен понять, что позиция христианина не может быть иной).
С другой стороны важно, чтобы опасения на наш счет не были справедливыми. Пострадать за правду – это одно, а страдать за свое неразумие не хотелось бы, особенно навлекая этим хулу на Церковь и Истину.
Многие пришедшие к вере, почитав Писание и богословские труды, полагают, что овладели Истиной в том смысле, что в их руках находится орудие (или даже оружие), позволяющее судить обо всём на свете, будь то политика, психология, искусство, литература, педагогика, история и т. п.
Конечно, общение с Церковной Истиной влияет на взгляды человека. Однако началом здравых суждений является разумная осторожность и сознание своего невежества.
Это – тема отдельных размышлений, к которым, надеюсь, мы вернемся в следующий раз.
На это и существует Церковь, хранящая свидетельство Самого Богочеловека, воплощенной Истины, и святых, духовно прозревших свидетелей Истины.
Апостол пишет об этом так: И имамы известнейшее пророческое слово: емуже внимающе якоже светилу сияющу в темнем месте, добре творите, дондеже день озарит, и денница возсияет в сердцах ваших (2 Петра 1:19). Слово свидетелей Истины светит нам, пока мы пребываем во тьме неведения, и этому слову должны мы внимать, пока заря Истины не воссияет в наших сердцах.
Это свидетельство Церковь хранит в виде Писания и Предания, давая каждому человеку возможность прикасаться умом и сердцем к Истине, принимать ее верой и изменяться сообразно с ней. Свидетельство это облечено в слова, внешне подобные простым человеческим речениям, но по внутреннему смыслу являющиеся именно Откровением Бога о Себе Самом.
Об этом преп. Максим Исповедник пишет так:
"Ибо наш ум, при первом соприкосновении [со Словом], соприкасается не со Словом нагим, но со Словом воплощенным, то есть с пестротой речений – сущим по естеству Словом, но плотью по внешнему виду. Поэтому Оно, будучи поистине Словом, кажется для многих плотью, а не Словом. <...> Начатку научения людей в благочестии присуще иметь как бы плотский характер. Ибо при первом соприкосновении с Богопочитанием мы ознакомляемся с буквой, а не с духом [Священного Писания]. По мере же духовного преуспеяния, соскабливая тончайшими умозрениями плотяную массу речений, мы становимся чистыми, насколько то возможно людям, в чистом Христе для того, чтобы иметь силу сказать по Апостолу: Аще же и разумехом по плоти Христа, но ныне ктому не разумеем (2 Кор. 5, 16)".
По мере того, как человеческие учения восставали на Истину Евангелия, Церковь через святых Отцов ограждала Своих чад догматами, то есть такими определениями, которые и духовно еще незрячим дают возможность хранить свое единство со Всесовершенной Истиной, хранить верность Ей.
В этом единстве – необходимый фундамент христианской жизни: основания инаго никтоже может положити паче лежащаго, еже есть Иисус Христос (1 Кор. 3, 11).
Важно понимать, что верность догматам Церкви – это верность Откровению Бога о Себе, то есть верность Самому Богу, а не просто каким-то положениям.
Пока человек согласен кое-что принять из Писания, кое с чем согласиться из учения Церкви, он еще далек от настоящей христианской жизни. Наступает время решить: действительно ли Откровение существует, действительно ли есть Церковь – столп и утверждение Истины?
Ведь если нет – тогда не о чем дальше говорить, тогда все рассуждения о Боге – пустая болтовня, а благочестие – что-то вроде упражнений с целью самосовершенствования. Тогда честнее вовсе не говорить о христианстве. Так что для христиан здесь выбора нет.
Если красоты и совершенства догматов мы не видим по своей слепоте, не видим и жизненной необходимости их для нашего спасения, то обратимся хотя бы к свидетельству святых, которые пролили свою кровь, перенесли разнообразные мучения ради сохранения верности этим самым догматам.
Всем верующим более или менее понятен подвиг мучеников, которые пострадали, не желая отречься от Христа в пользу языческого идолопоклонства. Но вот святые Отцы точно так же страдали, защищая догматы; и это в то время, когда многие полагали, что спор идет о несущественных подробностях, тонкостях вероучения.
Век за веком Церковь прославляла тех подвижников веры, которые созерцая Истину, судили о Ней не по плоти, не по букве, но по опыту и запечатлели для всех единую веру Церкви. Одним из таких святых был и преподобный Максим Исповедник, слова которого приведены выше.
Иные говорят: неужели вы осуждаете всевозможные христианские течения, где тоже есть хорошие и искренние люди, пусть даже они и не признают таких-то и таких-то православных догматов?
Но в некотором смысле осуждать кого-то всё равно придется. Или мы осудим отпавших от Откровения, или осудим святых, которые в наших глазах окажутся зря пострадавшими ригористами, непримиримыми спорщиками, недостаточно широко смотрящими на вопросы веры.
С другой стороны, мы отнюдь не осуждаем людей, находящихся не только вне истинного исповедания, но и вовсе вне христианства. Не наше дело подводить итог их жизни – на то есть Истинный Судия, Которому открыта глубина человеческих сердец. А ведь часто они вызывают негодование своих близких, быть может, вчера только обратившихся к вере, а сегодня уже недоумевающих, как это кто-то не следует за ними, не хочет их слушать и даже над ними смеется.
Какого благоговения и осторожности требует общение со всяким человеком! Какого почтения и уважения заслуживает образ Божий в каждом человеке! Об этом мы часто забываем, и отсюда возникает нелепая дилемма: отвергнуть ли нам существенную необходимость и спасительность веры, или же начать презирать тех, кто ее чужд. Впрочем – увы! – зачастую одно успешно совмещается с другим...
Итак, если основа христианской жизни – правая вера, то неудивительно, что церковные правила ограждают жизнь христиан от потери этой необходимой опоры.
Существует много различных церковных правил и канонов, принятых в древние времена Соборами. Некоторые из этих правил предусматривают снисхождение в применении их на практике: например, таковы правила о епитимиях, налагаемых за различные грехи, или о постах. Эти правила сообразуются с пользой для человеческих душ: суббота человека ради бысть, а не человек субботы ради (Мк. 10:27).
Применение правил, сообразное состоянию людей и обстоятельствам, называется икономией, то есть домостроительством, потому что оно направлено на строительство как церковной жизни вообще, так и духовного дома души каждого человека.
Но есть правила, не предусматривающие снисхождения: они охраняют саму природу Церкви, свидетельство Церкви об Истине, чтобы сообщество верующих при внешнем благообразии не превратилось из Церкви Христовой в церковь лукавнующих (Пс. 25:5).
Именно по этой причине правила воспрещают, например, общение в молитвах и таинствах с еретиками. Ведь такое общение означает либо единомыслие в вере с ними (а значит, отречение от Богооткровенной Истины), либо равнодушие к Истине, то есть к Самому Богу, поскольку оказывается, что эта Истина не так важна, как соображения, допустим, практической пользы церковной и т. п.
Многие их тех, кто считает себя православными, полагают, что и в отношении таких правил должна применяться икономия. Но ведь «домостроительство» должно созидать Церковь, а не разрушать: даже самим Апостолам власть была дана на созидание, а не на разорение (2 Кор. 10:8). Если же «икономия» служит сохранению внешности церковной жизни, но разрушает свидетельство Истины, – это уже не домостроительство, а отступничество.
Кажется, это должно быть каждому добросовестному верующему: ведь речь не о канонических тонкостях, а о смысле существования Церкви на земле. Если мы колеблемся в таких вещах, извинения нам нет.
Однако прежде чем продолжить размышлять о Церкви и Ее свидетельстве, вернемся к тому, с чего мы начинали разговор об Истине. Не идет ли тут речь о еще одном «единственно верном учении» с осуждением всяких уклонов, чего мы, к несчастью, уже навидались?
Если мир любит своё и не хочет слышать о Божественной Истине, то это только закономерно, и тут верующий человек ничего поделать не может. (Впрочем, кажется, и неверующий вполне способен понять, что позиция христианина не может быть иной).
С другой стороны важно, чтобы опасения на наш счет не были справедливыми. Пострадать за правду – это одно, а страдать за свое неразумие не хотелось бы, особенно навлекая этим хулу на Церковь и Истину.
Многие пришедшие к вере, почитав Писание и богословские труды, полагают, что овладели Истиной в том смысле, что в их руках находится орудие (или даже оружие), позволяющее судить обо всём на свете, будь то политика, психология, искусство, литература, педагогика, история и т. п.
Конечно, общение с Церковной Истиной влияет на взгляды человека. Однако началом здравых суждений является разумная осторожность и сознание своего невежества.
Это – тема отдельных размышлений, к которым, надеюсь, мы вернемся в следующий раз.
April 6, 2014
Истинная Церковь
Мы в своей жизни попали в такую ситуацию, когда поняли, что принадлежим к весьма уважаемому и огромному по величине сообществу верующих, которое называется Православной Церковью, но при этом не является столпом и утверждением Истины, а напротив, лжесвидетельствует о вере перед всем миром и перед своими собственными членами.
Я сразу предлагаю этот вывод, к которому пришли мы не так скоро и который принять нам самим было нелегко.
Доказательства (кое-какие, потому что их слишком много, и о многих вещах не хочется ни вспоминать, ни писать) отложу на потом, и я вовсе не ожидаю, что читатели со мной вот так сразу согласятся.
Сейчас важно, что такое в принципе возможно, да и бывало не раз в церковной истории. И тогда встает вопрос: что делать?
На этот счет мы выслушали много мнений.
Например: вопросы веры находится в ведении епископов, а простые верующие должны ходить в храм, молиться и делать добрые дела (в частности, мы трижды выслушали проповеди на эту тему в Неделю Торжества Православия в Сант-Петербургском Иоанновском монастыре на Карповке в 1997 году).
Или: пусть даже кто-то кое-где и поступает предательски по отношению к вере, но ведь не все же, есть много очень хороших священников, которые с этим несогласны, они-то держатся Православной веры.
Или: есть ведь и просто искренние верующие, которые ничего такого не знают, не можем же мы их осуждать, а раз так, то и сами тоже должны, хоть это и печально, оставаться в этом же сообществе, а то как бы не стать раскольниками.
Или: вы выискиваете какие-то недостатки, вникаете в политические дрязги, а нужно хранить мир в душе.
Или: нужно избегать крайностей, не считайте себя лучше других.
Или: ну и что, ведь у нас зато есть чудотворные и мироточивые иконы, совершаются разные чудеса, есть и прозорливые священники, к которым съезжаются со всего света.
Или: главное – послушание, вот наш батюшка говорит, что... (далее возможны варианты, поскольку говорят батюшки самые разные вещи).
А также: еще не доказано, что это уже не Церковь и что здесь нет благодати, значит, тут можно спасаться, а значит, уходить отсюда никак нельзя.
Или еще: надо бороться изнутри, а если все настоящие православные уйдут, то... (не знаю, что тогда – ведь, кажется, хуже уже некуда).
Ну, а очень уважаемый в Патриархии архимандрит Лазарь просто написал, что надо «отказаться от поиска правды умом и просто поверить – не знаю как, вот так просто – "безумно": еще в Церкви нашей Бог, есть святыня, наперекор всем правдам и неправдам человеческим – есть!» (непонятно только, почему слово «безумно» о. Лазарь в своем письме взял в кавычки).
Мы и сами долгое время обманывали себя подобным образом: боролись изнутри и утешались чудесами.
Но пришло время, когда стало невмоготу.
Мы поняли, что если в мирских делах поступать против совести – плохо, то в вопросах веры – вовсе невозможно, что бы ни делали и ни говорили другие. В конечном счете, нам придется отвечать за себя, и никакие ссылки на замечательных священников нам не помогут...
Вышесказанным я завершаю первую часть заметок – об Истине и Церкви; завершаю именно так, чтобы не возникло недоразумения, будто бы любое сообщество, называющееся Православной Церковью, если только оно достаточно уважаемо в мире и находится в общении с другими такими же уважаемыми сообществами, действительно является Церковью, о которой говорит Писание, и о которой идет речь в этих самых заметках.
Продолжим этот разговор в следующий раз.
Я сразу предлагаю этот вывод, к которому пришли мы не так скоро и который принять нам самим было нелегко.
Доказательства (кое-какие, потому что их слишком много, и о многих вещах не хочется ни вспоминать, ни писать) отложу на потом, и я вовсе не ожидаю, что читатели со мной вот так сразу согласятся.
Сейчас важно, что такое в принципе возможно, да и бывало не раз в церковной истории. И тогда встает вопрос: что делать?
На этот счет мы выслушали много мнений.
Например: вопросы веры находится в ведении епископов, а простые верующие должны ходить в храм, молиться и делать добрые дела (в частности, мы трижды выслушали проповеди на эту тему в Неделю Торжества Православия в Сант-Петербургском Иоанновском монастыре на Карповке в 1997 году).
Или: пусть даже кто-то кое-где и поступает предательски по отношению к вере, но ведь не все же, есть много очень хороших священников, которые с этим несогласны, они-то держатся Православной веры.
Или: есть ведь и просто искренние верующие, которые ничего такого не знают, не можем же мы их осуждать, а раз так, то и сами тоже должны, хоть это и печально, оставаться в этом же сообществе, а то как бы не стать раскольниками.
Или: вы выискиваете какие-то недостатки, вникаете в политические дрязги, а нужно хранить мир в душе.
Или: нужно избегать крайностей, не считайте себя лучше других.
Или: ну и что, ведь у нас зато есть чудотворные и мироточивые иконы, совершаются разные чудеса, есть и прозорливые священники, к которым съезжаются со всего света.
Или: главное – послушание, вот наш батюшка говорит, что... (далее возможны варианты, поскольку говорят батюшки самые разные вещи).
А также: еще не доказано, что это уже не Церковь и что здесь нет благодати, значит, тут можно спасаться, а значит, уходить отсюда никак нельзя.
Или еще: надо бороться изнутри, а если все настоящие православные уйдут, то... (не знаю, что тогда – ведь, кажется, хуже уже некуда).
Ну, а очень уважаемый в Патриархии архимандрит Лазарь просто написал, что надо «отказаться от поиска правды умом и просто поверить – не знаю как, вот так просто – "безумно": еще в Церкви нашей Бог, есть святыня, наперекор всем правдам и неправдам человеческим – есть!» (непонятно только, почему слово «безумно» о. Лазарь в своем письме взял в кавычки).
Мы и сами долгое время обманывали себя подобным образом: боролись изнутри и утешались чудесами.
Но пришло время, когда стало невмоготу.
Мы поняли, что если в мирских делах поступать против совести – плохо, то в вопросах веры – вовсе невозможно, что бы ни делали и ни говорили другие. В конечном счете, нам придется отвечать за себя, и никакие ссылки на замечательных священников нам не помогут...
Вышесказанным я завершаю первую часть заметок – об Истине и Церкви; завершаю именно так, чтобы не возникло недоразумения, будто бы любое сообщество, называющееся Православной Церковью, если только оно достаточно уважаемо в мире и находится в общении с другими такими же уважаемыми сообществами, действительно является Церковью, о которой говорит Писание, и о которой идет речь в этих самых заметках.
Продолжим этот разговор в следующий раз.
April 9, 2014
Постскриптум к заметкам об Истине: грехопадение
Говорить об Истине, о вере, о Церкви невозможно, не начав с самого начала – с того, что человек и весь мир, по христианскому пониманию, находится отнюдь не в нормальном состоянии, не в том состоянии, в каком был создан. Трудно сказать, что удивительнее: само бытие мира и человека, плачевное ли его состояние, или то, что иного состояния мира и себя самих мы не знаем.
Однако не берусь подробно говорить об этом сейчас. Вместо своих рассуждений приведу слова свт. Игнатия (Брянчанинова) из его неоконченного труда «Слово о человеке», полный текст которого нетрудно найти в интернете, например вот здесь.
«Среди предметов необъятного мiроздания вижу и себя — человека. Кто я? Откуда и для чего являюсь на земле? Какая вообще цель моего существования? Какая причина и цель моей земной жизни, этого странствования, краткого в сравнении с вечностью, продолжительного и утомительного в отношении к самому себе? Являюсь в бытие бессознательно, без всякого со стороны моей согласия; увожусь из этой жизни против моей воли, в час неопределенный, непредугаданный. Являюсь и увожусь, как невольник. Более! Являюсь и увожусь, как творение. Живу на земле, не зная будущего. Мне неизвестно, что сделается со мною чрез день, чрез несколько минут. Постоянно встречаюсь с неожиданным. Постоянно нахожусь под влиянием обстоятельств и обстановки, которые порабощают меня себе. Одна привычка, одна проводимая безрассудно жизнь мирит с таким странным положением. Не может оно укрыться от наблюдателя. Что делается со мною, когда я, пробыв на земле срочное время, исчезаю с лица ее, исчезаю в неизвестность, подобно всем прочим человекам? Способ отшествия моего из земной жизни страшен: он именуется смертью. С понятием о смерти соединено понятие о прекращении существования; но во мне живет убеждение невольное, естественное, что я – бессмертен. Чувствую себя бессмертным: постоянно действую из этого чувства. Умирающие при сохранении сознания говорят и действуют, как отходящие и переселяющиеся, отнюдь не как уничтожающиеся. Человек – тайна для самого себя.
Неужели эта тайна запечатлена окончательно и нет никакого средства раскрыть ее? Да! Запечатлел ее для человека грех, запечатлело ее для него падение его. Человек лишен истинного самовоззрения и самопознания. Доколе я пребываю в падении моем, дотоле тайна – человек – пребывает для меня неразъяснимою: извращенный, пораженный слепотою и ложью разум мой недостаточен для раскрытия ее. Не понимаю души моей, не понимаю тела моего; понятия, которые думаю иметь о них, оказываются, при рассмотрении неповерхностном и нелегкомысленном, очень недостаточными, по большей части ошибочными. Блуждают во мраке самообольщения и заблуждения мудрецы мiра, возмечтавшие и произнесшие о человеке учение произвольное и суетное, заменяя истину предположениями; в ту же пропасть самообольщения и заблуждения влекутся слепцы, руководимые слепцами. Тайна – человек – отверзается в степени, доступной и нужной для нас, вочеловечившимся Богом, Господом нашим Иисусом Христом, в Немже суть вся сокровища премудрости и разума сокровенна (Кол. 2, 3). Приобретаемое при посредстве Божественного откровения познание о человеке все еще остается относительным: относительным к ограниченности постижения нашего, относительным к существенной нужде нашей в познании. Бог дарует нам самовоззрение и самопознание, необходимые для покаяния, для спасения, или, что то же, для вечного блаженства нашего; но основная причина создания человека, существенное условие бытия его, самое существо его ведомы единому Богу. Действия неограниченного Творца не могут быть объяснены со всею точностию тварям, хотя и разумным, ни постигнуты ими. Полное и совершенное познание всех тварей имеет один Творец их, Бог. Это познание отличается от познания, свойственного и возможного нам, различием бесконечным.
Озаряемые светом Слова Божия, светящего нам из Священного Писания и из писаний Святых Отцов, мы предлагаем здесь учение Святаго Духа о человеке, предлагаем сообразно скудости способностей наших, особливо же сообразно скудости духовного преуспеяния нашего. Все, что изрек о сем предмете лжеименный разум падшего человека и бесовский, горделиво и исключительно признающий себя и здравым и просвещенным, мы оставляем без всякого внимания. Поступая так, мы последуем завещанию Духа, завещавшего христианству чрез посредство апостола: Блюдитеся, да никтоже вас будет прельщая философиею и тщетною лестию, по преданию человеческому, по стихиям мiра, а не по Христе (Кол. 2, 8)»
Вне сознания нашего падения нет и сознания и крайней нужды в Спасителе, а значит, нет Христианства.
Сами основные понятия: покаяние, молитва, пост, добродетель, – должны быть восприняты исходя из этого, чтобы нам не бороться вслепую, не затрачивать усилия на бессмысленные упражнения, которые могут не приводить к Богу, а уводить от Него.
Однако не берусь подробно говорить об этом сейчас. Вместо своих рассуждений приведу слова свт. Игнатия (Брянчанинова) из его неоконченного труда «Слово о человеке», полный текст которого нетрудно найти в интернете, например вот здесь.
«Среди предметов необъятного мiроздания вижу и себя — человека. Кто я? Откуда и для чего являюсь на земле? Какая вообще цель моего существования? Какая причина и цель моей земной жизни, этого странствования, краткого в сравнении с вечностью, продолжительного и утомительного в отношении к самому себе? Являюсь в бытие бессознательно, без всякого со стороны моей согласия; увожусь из этой жизни против моей воли, в час неопределенный, непредугаданный. Являюсь и увожусь, как невольник. Более! Являюсь и увожусь, как творение. Живу на земле, не зная будущего. Мне неизвестно, что сделается со мною чрез день, чрез несколько минут. Постоянно встречаюсь с неожиданным. Постоянно нахожусь под влиянием обстоятельств и обстановки, которые порабощают меня себе. Одна привычка, одна проводимая безрассудно жизнь мирит с таким странным положением. Не может оно укрыться от наблюдателя. Что делается со мною, когда я, пробыв на земле срочное время, исчезаю с лица ее, исчезаю в неизвестность, подобно всем прочим человекам? Способ отшествия моего из земной жизни страшен: он именуется смертью. С понятием о смерти соединено понятие о прекращении существования; но во мне живет убеждение невольное, естественное, что я – бессмертен. Чувствую себя бессмертным: постоянно действую из этого чувства. Умирающие при сохранении сознания говорят и действуют, как отходящие и переселяющиеся, отнюдь не как уничтожающиеся. Человек – тайна для самого себя.
Неужели эта тайна запечатлена окончательно и нет никакого средства раскрыть ее? Да! Запечатлел ее для человека грех, запечатлело ее для него падение его. Человек лишен истинного самовоззрения и самопознания. Доколе я пребываю в падении моем, дотоле тайна – человек – пребывает для меня неразъяснимою: извращенный, пораженный слепотою и ложью разум мой недостаточен для раскрытия ее. Не понимаю души моей, не понимаю тела моего; понятия, которые думаю иметь о них, оказываются, при рассмотрении неповерхностном и нелегкомысленном, очень недостаточными, по большей части ошибочными. Блуждают во мраке самообольщения и заблуждения мудрецы мiра, возмечтавшие и произнесшие о человеке учение произвольное и суетное, заменяя истину предположениями; в ту же пропасть самообольщения и заблуждения влекутся слепцы, руководимые слепцами. Тайна – человек – отверзается в степени, доступной и нужной для нас, вочеловечившимся Богом, Господом нашим Иисусом Христом, в Немже суть вся сокровища премудрости и разума сокровенна (Кол. 2, 3). Приобретаемое при посредстве Божественного откровения познание о человеке все еще остается относительным: относительным к ограниченности постижения нашего, относительным к существенной нужде нашей в познании. Бог дарует нам самовоззрение и самопознание, необходимые для покаяния, для спасения, или, что то же, для вечного блаженства нашего; но основная причина создания человека, существенное условие бытия его, самое существо его ведомы единому Богу. Действия неограниченного Творца не могут быть объяснены со всею точностию тварям, хотя и разумным, ни постигнуты ими. Полное и совершенное познание всех тварей имеет один Творец их, Бог. Это познание отличается от познания, свойственного и возможного нам, различием бесконечным.
Озаряемые светом Слова Божия, светящего нам из Священного Писания и из писаний Святых Отцов, мы предлагаем здесь учение Святаго Духа о человеке, предлагаем сообразно скудости способностей наших, особливо же сообразно скудости духовного преуспеяния нашего. Все, что изрек о сем предмете лжеименный разум падшего человека и бесовский, горделиво и исключительно признающий себя и здравым и просвещенным, мы оставляем без всякого внимания. Поступая так, мы последуем завещанию Духа, завещавшего христианству чрез посредство апостола: Блюдитеся, да никтоже вас будет прельщая философиею и тщетною лестию, по преданию человеческому, по стихиям мiра, а не по Христе (Кол. 2, 8)»
Вне сознания нашего падения нет и сознания и крайней нужды в Спасителе, а значит, нет Христианства.
Сами основные понятия: покаяние, молитва, пост, добродетель, – должны быть восприняты исходя из этого, чтобы нам не бороться вслепую, не затрачивать усилия на бессмысленные упражнения, которые могут не приводить к Богу, а уводить от Него.
April 11, 2014
Священное Писание и Предание Церкви
Церковь учит Своих чад посредством Писания и Предания.
И в Ветхом, и в Новом Завете предшествовало по времени именно Предание; а впоследствии часть его была закреплена в Писании.
Поскольку и сам состав книг Писания Ветхого и Нового Завета определен Церковью, то во всех смыслах разумно считать Писание частью церковного Предания.
Предание Церкви разделяется на писанное и неписанное.
С самого начала для христиан было необходимым следовать учению Апостолов, как письменно изложенному, так и передаваемому устно, как пишет Апостол Павел: Темже убо, братие, стойте и держите предания, имже научистеся или словом, или посланием нашим (2 Сол. 2:15).
В последующие века на церковных Соборах был утвержден Символ Веры, а также догматы (определения существенных истин веры), анафематизмы (отвергающие ложные учения, примешиваемые к Откровению) и некоторые правила церковной жизни.
Эти части Предания записывались и закреплялись на будущее время по мере необходимости – например, когда новые лжеучения грозились повредить свидетельство Истины.
Однако всё Предание Церкви никогда не было полностью письменно закреплено. И это неслучайно: ведь мы уже говорили, что Богопознание имеет иной характер, чем познание вещественного мира, и имеет источником Самого Бога. Поэтому Предание Церкви в собственном смысле слова – это не набор некоторых текстов, но действие Самого Духа Истины, Который обитает в христианах, а в особенности – в тех святых разных времен, которые могли сказать с Апостолом: мы же ум Христов имамы (1 Кор. 2:14).
Это действие именуется благодатью, и без нее даже самое тщательное, но внешнее изучение книг Писания и Предания было бы бесполезным.
Писание, а в особенности Евангелие, – есть и именуется Словом Божиим, хотя по внешности заключено в обычные человеческие слова. Живо бо слово Божие и действенно, и острейше паче всякаго меча обоюду остра, и проходящее даже до разделения души же и духа, членов же и мозгов, и судительно помышлением и мыслем сердечным (Евр. 4:12).
Действует же оно так, как изволяет Сам Бог, и в ту меру, в какую человек имеет усердие принять Писание не из любопытства, не ради превозношения над незнающими, и не по букве, но как живые и спасительные глаголы, по слову Апостола Петра: Господи! к кому идем? глаголы живота вечнаго имаши (Ин. 6:68).
Плоды усвоения Истины – Самого Бога – являлись в святых, которые становились устами Божиими и свидетелями Живой и действующей Истины; поэтому они могли распознать и обличить заблуждение, а ищущим спасение подать необходимую помощь.
Апостол пишет: Но и аще мы, или Ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет (Гал. 1:8). Это значит, что не только прямое отвержение основ церковного учения, но и прибавление новшеств совершенно отвергается. Ни новых истин веры, ни новых заповедей в Предании являться не может: истинное Предание свидетельствуется единомыслием в том, что существенно касается веры.
В то же время наставления и правила, связанные с обстоятельствами жизни и состоянием людей, разумеется, могут быть весьма различными в разные времена.
К Преданию относятся также уставы Богослужения, чинопоследования таинств, молитвы и песнопения Церкви, правила и обычаи, касающиеся писания икон и церковного пения и многое другое.
Все они раскрывают единую Истину, дают возможность воспринимать ее и даже обитать в ней, подобно тому, как до грехопадения обитал в ней первозданный Адам.
«Как в Пророках действовал Дух и научал их и был внутрь их, и вне их являлся: так и в разсуждении Адама, егда хотел, с ним был и научал его... Вся ему было Слово» [т.е. Слово было для него всем]
Св. Макарий Великий, Беседа 12, гл. 8, цит. по: еп. Игнатий Брянчанинов, «Слово о человеке».
Читая Псалтирь или Евангелие, или же слушая богодухновенные церковные молитвы и песнопения, мы не только узнаем или напоминаем себе какие-то важные истины, но именно общаемся с Самой Истиной, Которая и исцеляет наши души и изменяет их неприметным образом, если только мы прилагаем усилия, чтобы быть верными Ей.
Еще немного о чтении Писания и других церковных книг поговорим в следующий раз.
И в Ветхом, и в Новом Завете предшествовало по времени именно Предание; а впоследствии часть его была закреплена в Писании.
Поскольку и сам состав книг Писания Ветхого и Нового Завета определен Церковью, то во всех смыслах разумно считать Писание частью церковного Предания.
Предание Церкви разделяется на писанное и неписанное.
С самого начала для христиан было необходимым следовать учению Апостолов, как письменно изложенному, так и передаваемому устно, как пишет Апостол Павел: Темже убо, братие, стойте и держите предания, имже научистеся или словом, или посланием нашим (2 Сол. 2:15).
В последующие века на церковных Соборах был утвержден Символ Веры, а также догматы (определения существенных истин веры), анафематизмы (отвергающие ложные учения, примешиваемые к Откровению) и некоторые правила церковной жизни.
Эти части Предания записывались и закреплялись на будущее время по мере необходимости – например, когда новые лжеучения грозились повредить свидетельство Истины.
Однако всё Предание Церкви никогда не было полностью письменно закреплено. И это неслучайно: ведь мы уже говорили, что Богопознание имеет иной характер, чем познание вещественного мира, и имеет источником Самого Бога. Поэтому Предание Церкви в собственном смысле слова – это не набор некоторых текстов, но действие Самого Духа Истины, Который обитает в христианах, а в особенности – в тех святых разных времен, которые могли сказать с Апостолом: мы же ум Христов имамы (1 Кор. 2:14).
Это действие именуется благодатью, и без нее даже самое тщательное, но внешнее изучение книг Писания и Предания было бы бесполезным.
Писание, а в особенности Евангелие, – есть и именуется Словом Божиим, хотя по внешности заключено в обычные человеческие слова. Живо бо слово Божие и действенно, и острейше паче всякаго меча обоюду остра, и проходящее даже до разделения души же и духа, членов же и мозгов, и судительно помышлением и мыслем сердечным (Евр. 4:12).
Действует же оно так, как изволяет Сам Бог, и в ту меру, в какую человек имеет усердие принять Писание не из любопытства, не ради превозношения над незнающими, и не по букве, но как живые и спасительные глаголы, по слову Апостола Петра: Господи! к кому идем? глаголы живота вечнаго имаши (Ин. 6:68).
Плоды усвоения Истины – Самого Бога – являлись в святых, которые становились устами Божиими и свидетелями Живой и действующей Истины; поэтому они могли распознать и обличить заблуждение, а ищущим спасение подать необходимую помощь.
Апостол пишет: Но и аще мы, или Ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет (Гал. 1:8). Это значит, что не только прямое отвержение основ церковного учения, но и прибавление новшеств совершенно отвергается. Ни новых истин веры, ни новых заповедей в Предании являться не может: истинное Предание свидетельствуется единомыслием в том, что существенно касается веры.
В то же время наставления и правила, связанные с обстоятельствами жизни и состоянием людей, разумеется, могут быть весьма различными в разные времена.
К Преданию относятся также уставы Богослужения, чинопоследования таинств, молитвы и песнопения Церкви, правила и обычаи, касающиеся писания икон и церковного пения и многое другое.
Все они раскрывают единую Истину, дают возможность воспринимать ее и даже обитать в ней, подобно тому, как до грехопадения обитал в ней первозданный Адам.
«Как в Пророках действовал Дух и научал их и был внутрь их, и вне их являлся: так и в разсуждении Адама, егда хотел, с ним был и научал его... Вся ему было Слово» [т.е. Слово было для него всем]
Св. Макарий Великий, Беседа 12, гл. 8, цит. по: еп. Игнатий Брянчанинов, «Слово о человеке».
Читая Псалтирь или Евангелие, или же слушая богодухновенные церковные молитвы и песнопения, мы не только узнаем или напоминаем себе какие-то важные истины, но именно общаемся с Самой Истиной, Которая и исцеляет наши души и изменяет их неприметным образом, если только мы прилагаем усилия, чтобы быть верными Ей.
Еще немного о чтении Писания и других церковных книг поговорим в следующий раз.
April 14, 2014
Писание и Предание: экскурс в недавнюю историю
В начале 1980-х, когда мы приходили к вере, было весьма трудно приобрести книги Священного Писания, не говоря уже о святоотеческих веро- или нравоучительных трудах или о богослужебных книгах.
Сейчас многие, даже верующие люди, с тоской вспоминают стабильную и относительно спокойную жизнь в Советском Союзе. Однако, если не говорить о прочих вещах, достаточно вспомнить, что несколько поколений верующих в нашей стране если и имели возможность «удовлетворять свои духовные нужды», ходя в храм, то церковные книги или Писание едва ли могли раздобыть.
Неизбежным следствием такого положения было невежество в религиозных вопросах и обилие суеверий, местных «преданий», заменяющих Предание Церкви.
Правда, даже и ходить в храм не все могли: где храмов не было, а многие просто не могли себе позволить таких смелых поступков.
Надо сказать, что мы в те годы не сразу поняли, что означает преобладание «старушек» в храмах: ведь это же были не дореволюционные старушки, а обыкновенные советские женщины, которые, выйдя на пенсию, наконец, смогли воспользоваться некоторой возрастной свободой.
В послеперестроечные годы, когда начали издаваться труды Святых отцов, очень многие верующие с жадностью обратились к ним. В начале 1990-х мы приняли участие в деятельности Духовного Училища для мирян, и могли наблюдать, какие усилия прилагали люди, желая узнать Православную веру, научиться понимать смысл церковных молитв и песнопений.
К сожалению, в конце 90-х стал заметен перевес интереса в сторону кратких книжек типа «Что посоветуете, батюшка?» – этаких наборов рецептов, как научиться вести себя подобно самому настоящему православному, не вникая ни в какие подробности.
Увы, этот путь легче и удобнее, как для обычных верующих, так и для их пастырей, ведь подобное суррогатное учение обеспечивает управляемость паствы и избавляет от многих трудностей и недоумений, связанных с попытками строить настоящую христианскую жизнь.
В результате во многих случаях на смену невежеству прежних десятилетий, которое было отчасти извинительным, пришло невежество уже неизвинительное, пренебрежительное отношение к учению Церкви, к истинам, которые были засвидетельствованы подвигом многих святых.
Особенно печально, что эта тенденция прикрывалась разговорами о смирении и послушании. Ведь истинное смирение начинается с благоговения перед Истиной, а оно не может не выражаться в стремлении этой Истине приобщиться.
Преподобный Иоанн Лествичник пишет: «Невозможно пламени происходить от снега; еще более невозможно быть смиренномудрию в иноверном, или еретике. Исправление это принадлежит одним православным, благочестивым, и уже очищенным» (Слово 25, 33). Значит, заботиться о приобретении и сохранении правой веры необходимо, чтобы положить основание для этой добродетели, да и для всех остальных.
Но она легко подменяется человекоугождением, от чего предупреждает Апостол, говоря: Ценою куплени есте; не будите раби человеком (1 Кор. 7:23). Феофилакт Болгарский пишет в толковании на эти слова: «Это говорит он не к рабам только, но и к свободным, убеждая всех христиан ничего не делать из угождения людям».
Правда, многие говорят, что читать святоотеческие книги необязательно, ведь и прежние века многие люди были неграмотными, но весьма благочестивыми. Не будем с этим спорить: пусть каждый смотрит, действительно ли он является таким простецом в вере, или же для него учение благочестия просто не представляет существенного интереса.
Конечно, речь не идет о том, что всякий верующий должен стать специалистом по святым Отцам и церковному учению. Чтение необходимо такое, которое доставляет точное представление о Православной вере и здравое воззрение на себя, на свою жизнь и на других людей.
А что может нам в этом помочь, обсудим в следующий раз.
Сейчас многие, даже верующие люди, с тоской вспоминают стабильную и относительно спокойную жизнь в Советском Союзе. Однако, если не говорить о прочих вещах, достаточно вспомнить, что несколько поколений верующих в нашей стране если и имели возможность «удовлетворять свои духовные нужды», ходя в храм, то церковные книги или Писание едва ли могли раздобыть.
Неизбежным следствием такого положения было невежество в религиозных вопросах и обилие суеверий, местных «преданий», заменяющих Предание Церкви.
Правда, даже и ходить в храм не все могли: где храмов не было, а многие просто не могли себе позволить таких смелых поступков.
Надо сказать, что мы в те годы не сразу поняли, что означает преобладание «старушек» в храмах: ведь это же были не дореволюционные старушки, а обыкновенные советские женщины, которые, выйдя на пенсию, наконец, смогли воспользоваться некоторой возрастной свободой.
В послеперестроечные годы, когда начали издаваться труды Святых отцов, очень многие верующие с жадностью обратились к ним. В начале 1990-х мы приняли участие в деятельности Духовного Училища для мирян, и могли наблюдать, какие усилия прилагали люди, желая узнать Православную веру, научиться понимать смысл церковных молитв и песнопений.
К сожалению, в конце 90-х стал заметен перевес интереса в сторону кратких книжек типа «Что посоветуете, батюшка?» – этаких наборов рецептов, как научиться вести себя подобно самому настоящему православному, не вникая ни в какие подробности.
Увы, этот путь легче и удобнее, как для обычных верующих, так и для их пастырей, ведь подобное суррогатное учение обеспечивает управляемость паствы и избавляет от многих трудностей и недоумений, связанных с попытками строить настоящую христианскую жизнь.
В результате во многих случаях на смену невежеству прежних десятилетий, которое было отчасти извинительным, пришло невежество уже неизвинительное, пренебрежительное отношение к учению Церкви, к истинам, которые были засвидетельствованы подвигом многих святых.
Особенно печально, что эта тенденция прикрывалась разговорами о смирении и послушании. Ведь истинное смирение начинается с благоговения перед Истиной, а оно не может не выражаться в стремлении этой Истине приобщиться.
Преподобный Иоанн Лествичник пишет: «Невозможно пламени происходить от снега; еще более невозможно быть смиренномудрию в иноверном, или еретике. Исправление это принадлежит одним православным, благочестивым, и уже очищенным» (Слово 25, 33). Значит, заботиться о приобретении и сохранении правой веры необходимо, чтобы положить основание для этой добродетели, да и для всех остальных.
Но она легко подменяется человекоугождением, от чего предупреждает Апостол, говоря: Ценою куплени есте; не будите раби человеком (1 Кор. 7:23). Феофилакт Болгарский пишет в толковании на эти слова: «Это говорит он не к рабам только, но и к свободным, убеждая всех христиан ничего не делать из угождения людям».
Правда, многие говорят, что читать святоотеческие книги необязательно, ведь и прежние века многие люди были неграмотными, но весьма благочестивыми. Не будем с этим спорить: пусть каждый смотрит, действительно ли он является таким простецом в вере, или же для него учение благочестия просто не представляет существенного интереса.
Конечно, речь не идет о том, что всякий верующий должен стать специалистом по святым Отцам и церковному учению. Чтение необходимо такое, которое доставляет точное представление о Православной вере и здравое воззрение на себя, на свою жизнь и на других людей.
А что может нам в этом помочь, обсудим в следующий раз.
October 22, 2014
Начатки христианской жизни
Я отнюдь не берусь давать очерк христианской жизни и деятельности, даже в самых общих чертах. Есть только некоторые соображения, которыми хотелось бы поделиться.
Существенная христианская жизнь проходит внутри человека, в его душе, в его духе, таинственным образом, о котором говорит нам Евангельская притча: якоже человек вметает семя в землю, и спит, и востает нощию и днию: и семя прозябает и растет, якоже не весть он: от себе бо земля плодит прежде траву, потом клас, таже исполняет пшеницу в класе: егда же созреет плод, абие послет серп, яко наста жатва (Мк. 4:26–29).
Эта внутренняя жизнь всегда должна быть нашей главной заботой; в противном случае все усилия жить по-христиански будут приводить к фарисейству. Фарисеи прилагали много усилий к внешнему богоугождению, но привело это их к противлению Богу, и тем более яростному, чем больше сил было направлено в ложное русло.
Только обращаясь вниманием внутрь, в особенности к своей совести, может человек с Божьей помощью начать верно взирать на себя и постепенно избавляться от закваски фарисейской.
С другой стороны, некоторые полагают, будто довольно «иметь веру в душе», а церковные установления, молитвы, посты и прочее не имеют большого значения.
Иные же думают, что главное – совершать добрые дела, помогать ближним, поступать справедливо и честно, выполнять свой долг в различных делах, а молитвы, да и вообще, разные подробности веры не так существенны.
Но тот, кто действием Божественного Слова был призван заглянуть в свою душу и попытаться хотя бы в некоторой мере увидеть ее без ореола самолюбия, тот, кто хоть на краткий миг мысленно представлял себя и свою жизнь пред лицо Высшего Судии, едва ли удовлетворится просто какой-то «верой в душе», ибо по слову Апостола (Иак. 2:17), вера без дел мертва, то есть бездвижна и эфемерна. Без дел веры, без деятельности, сообразной ей, сама вера христианская сводится к некому обманчивому субъективному чувству, неопределенному и неустойчивому, истинному только отчасти, отчасти же всегда смешанному с ложью, а значит уводящему человека от Бога-Истины.
Однако не успокоится душа верующего и просто совершением добрых дел и даже подвигов. Как бы прекрасно не выглядели они в глазах окружающих, совесть будет напоминать ему о внутренней болезни души, о внутреннем убожестве человека. «Господи, помилуй!» – вот единственное прошение, прибегая к которому душа испытывает некоторое облегчение и приобретает надежду.
Церковные установления, как всякий может узнать по опыту, служат именно питанию внутренней истинной жизни христианина, помогают ему вернее увидеть себя, ощутить свою немощь, прилепиться к надежде на Бога, научиться и состраданию к другим людям, немощным и уязвимым даже тогда, когда внешне они выглядят сильными и уверенными.
Увы! Будучи внешними средствами, хотя и поистине благодатными, церковные правила о постах и молитвах, как и всякое доброделание, могут не достичь своей цели. Ведь они не действуют механически, а воля человеческая колеблется, уклоняется от истинного пути и склоняется к самодовольству, к фарисейству, к различным самообманам.
Едва ли, однако, можно надеяться поддержать слабый росток веры и жизни христианской, пренебрегая заповедями и не прилагая вполне внешних усилий для ее поддержания.
Вопреки распространенному заблуждению, святые Отцы учат, что смирение, которое является основой спасения, никак не может укрепиться в душе, если человек не прилагает усилий к деланию заповедей Божиих. Результаты этих усилий могут быть разными – и только Сам Бог знает, как оценить их; поэтому не стоит ни других, ни даже себя самих судить по этим внешним результатам.
Притча о мытаре и фарисее (Лк. 18:9–14) учит отнюдь не тому, что надо быть грешником, подобно мытарю, дабы оправдаться. Она говорит о том, что внешняя праведность не только совершенно недостаточна, но может скрывать под собою ложное и губительное внутреннее устроение, выражающееся в особенности в высокомерии и презрении по отношению к другим людям. Мытарь не совершил великих внешних дел, но немногое совершенное им было существенно необходимым для оправдания: придя в храм, он принес Богу сокрушенную молитву о помиловании. Внутреннее делание поддерживали и внешние действия мытаря: встав позади, не на виду у людей, и не смея возвести очей к небу, он бил себя в грудь, и молился краткой простой молитвой, которая (как прекрасно объясняет свт. Игнатий Брянчанинов) не мешала ему внимать богослужению. Фарисей же внешне стремился выглядеть благочестивым перед собой и людьми, а внутренне был увлечен своей самодельной молитвой, которая отвлекала его ум от богослужения и через лицемерную похвалу Богу привела, вполне закономерно, к самовосхвалению, а далее – к уничижению прочих людей вообще, и в частности – мытаря, внутреннее делание которого оставалось от фарисея сокрытым. Замечу еще, что внешний образ поведения мытаря в храме был сообразен обстоятельствам и обычаям; в наше время не принято бить себя в грудь, и тот, кто захотел бы в этом внешне подражать мытарю, на деле, вполне возможно, показал бы себя фарисеем.
О том, что питает христианскую жизнь, поговорим еще в другой раз.
Существенная христианская жизнь проходит внутри человека, в его душе, в его духе, таинственным образом, о котором говорит нам Евангельская притча: якоже человек вметает семя в землю, и спит, и востает нощию и днию: и семя прозябает и растет, якоже не весть он: от себе бо земля плодит прежде траву, потом клас, таже исполняет пшеницу в класе: егда же созреет плод, абие послет серп, яко наста жатва (Мк. 4:26–29).
Эта внутренняя жизнь всегда должна быть нашей главной заботой; в противном случае все усилия жить по-христиански будут приводить к фарисейству. Фарисеи прилагали много усилий к внешнему богоугождению, но привело это их к противлению Богу, и тем более яростному, чем больше сил было направлено в ложное русло.
Только обращаясь вниманием внутрь, в особенности к своей совести, может человек с Божьей помощью начать верно взирать на себя и постепенно избавляться от закваски фарисейской.
С другой стороны, некоторые полагают, будто довольно «иметь веру в душе», а церковные установления, молитвы, посты и прочее не имеют большого значения.
Иные же думают, что главное – совершать добрые дела, помогать ближним, поступать справедливо и честно, выполнять свой долг в различных делах, а молитвы, да и вообще, разные подробности веры не так существенны.
Но тот, кто действием Божественного Слова был призван заглянуть в свою душу и попытаться хотя бы в некоторой мере увидеть ее без ореола самолюбия, тот, кто хоть на краткий миг мысленно представлял себя и свою жизнь пред лицо Высшего Судии, едва ли удовлетворится просто какой-то «верой в душе», ибо по слову Апостола (Иак. 2:17), вера без дел мертва, то есть бездвижна и эфемерна. Без дел веры, без деятельности, сообразной ей, сама вера христианская сводится к некому обманчивому субъективному чувству, неопределенному и неустойчивому, истинному только отчасти, отчасти же всегда смешанному с ложью, а значит уводящему человека от Бога-Истины.
Однако не успокоится душа верующего и просто совершением добрых дел и даже подвигов. Как бы прекрасно не выглядели они в глазах окружающих, совесть будет напоминать ему о внутренней болезни души, о внутреннем убожестве человека. «Господи, помилуй!» – вот единственное прошение, прибегая к которому душа испытывает некоторое облегчение и приобретает надежду.
Церковные установления, как всякий может узнать по опыту, служат именно питанию внутренней истинной жизни христианина, помогают ему вернее увидеть себя, ощутить свою немощь, прилепиться к надежде на Бога, научиться и состраданию к другим людям, немощным и уязвимым даже тогда, когда внешне они выглядят сильными и уверенными.
Увы! Будучи внешними средствами, хотя и поистине благодатными, церковные правила о постах и молитвах, как и всякое доброделание, могут не достичь своей цели. Ведь они не действуют механически, а воля человеческая колеблется, уклоняется от истинного пути и склоняется к самодовольству, к фарисейству, к различным самообманам.
Едва ли, однако, можно надеяться поддержать слабый росток веры и жизни христианской, пренебрегая заповедями и не прилагая вполне внешних усилий для ее поддержания.
Вопреки распространенному заблуждению, святые Отцы учат, что смирение, которое является основой спасения, никак не может укрепиться в душе, если человек не прилагает усилий к деланию заповедей Божиих. Результаты этих усилий могут быть разными – и только Сам Бог знает, как оценить их; поэтому не стоит ни других, ни даже себя самих судить по этим внешним результатам.
Притча о мытаре и фарисее (Лк. 18:9–14) учит отнюдь не тому, что надо быть грешником, подобно мытарю, дабы оправдаться. Она говорит о том, что внешняя праведность не только совершенно недостаточна, но может скрывать под собою ложное и губительное внутреннее устроение, выражающееся в особенности в высокомерии и презрении по отношению к другим людям. Мытарь не совершил великих внешних дел, но немногое совершенное им было существенно необходимым для оправдания: придя в храм, он принес Богу сокрушенную молитву о помиловании. Внутреннее делание поддерживали и внешние действия мытаря: встав позади, не на виду у людей, и не смея возвести очей к небу, он бил себя в грудь, и молился краткой простой молитвой, которая (как прекрасно объясняет свт. Игнатий Брянчанинов) не мешала ему внимать богослужению. Фарисей же внешне стремился выглядеть благочестивым перед собой и людьми, а внутренне был увлечен своей самодельной молитвой, которая отвлекала его ум от богослужения и через лицемерную похвалу Богу привела, вполне закономерно, к самовосхвалению, а далее – к уничижению прочих людей вообще, и в частности – мытаря, внутреннее делание которого оставалось от фарисея сокрытым. Замечу еще, что внешний образ поведения мытаря в храме был сообразен обстоятельствам и обычаям; в наше время не принято бить себя в грудь, и тот, кто захотел бы в этом внешне подражать мытарю, на деле, вполне возможно, показал бы себя фарисеем.
О том, что питает христианскую жизнь, поговорим еще в другой раз.
October 26, 2014
Внешнее и внутреннее
В прошлый раз мы говорили о мытаре и фарисее, поэтому отошлю читателей к двум проповедям еп. Игнатия Брянчанинова, посвященным этой притчи. Они находятся в томе 4 собрания сочинений («Аскетическая проповедь») и их нетрудно найти в Интернете, например, здесь: (Поучение 1-е и 2-е в Неделю мытаря и фарисея). Вообще, думаю, что сочинения епископа Игнатия трудно переоценить: они построены не на психологии и правдоподобных рассуждениях, а на трудах древнейших Отцов, воспринятых через опыт внимательной и трезвой подвижнической жизни.
Читая подобные поучения можно убедиться, что простые слова Евангелия содержат глубокий смысл, раскрывают самую суть христианства. Однако при первом знакомстве мы, естественно, этого смысла не видим. Пожалуй, это самое главное, что мы должны осознать для начала: что соприкасаясь со Словом Божиим, мы сначала как бы скользим по поверхности, и не ученые лингвисты и исследователи древностей, а святые Отцы способны помочь нам воспринять существо Евангельской проповеди, в той мере, какая доступна нашему духовному возрасту.
Коснемся мимоходом и еще одного важного момента. Евангелие, Апостол, Псалтирь, вообще все книги Священного Писания, а также молитвы и церковные песнопения говорят с нами особым языком. Это – священный язык Церкви, будь то церковный греческий язык, грузинский или церковнославянский или какой-нибудь другой. Никогда, ни в древности, ни в наши дни, церковный язык не совпадал ни с разговорным, обыденным языком, ни с языком светской, мирской культуры. Разница может быть больше или меньше, но существует она всегда. Если, в частности, для нас церковнославянский не так знаком, как русский, то это – следствие тех обстоятельств, которые всем известны и распространяться о которых нет нужды. По особенностям построения фраз, по необычным словам мы замечаем, что вступили в священную область церковного языка, где даже и со знакомыми нам по обыденной жизни словами связаны другие смыслы. Таким образом мы получаем возможность выйти из рамок мирского опыта, оторваться от привычных представлений и начать воспринимать иные, подобно тому, как в детстве мы восприняли понятия этого мира от взрослых, слушая их не вполне понятную нам речь.
Когда человек впервые соприкасается с Писанием или молитвословиями на церковном языке, он неизбежно сознает, как многое ему еще предстоит постичь. Беря же в руки Библию на русском языке, он неизбежно обманывается кажущейся понятностью текста, поскольку ему знакомы все (или почти все) слова, а в грамматике и структуре фраз нет ничего необычного.
Церковный язык в первую очередь приучает нас благоговению к Божественному Слову, а это важнее всего. И, конечно, мы должны стремиться узнать этот язык получше, чтобы избегать ошибок и заблуждений, а в этом нам поможет само чтение, а также святоотеческие толкования. Специальное изучение самой грамматики нельзя назвать совершенно обязательным: ведь нам важно научиться читать и понимать, а не изъясняться с его помощью. Однако если хоть какие-то возможности к этому есть, стоит воспользоваться ими: так мы избежим многих недоразумений, а кроме прочего, узнаем многое и о русском языке, о его сильных сторонах и о его потерях.
Итак, Святое Евангелие в первую очередь, а кроме того – послания Апостолов, Псалтирь, составляющая основу всех христианских молитвословий и всего богослужения, сами эти молитвословия, Священное Писание вообще, а также святоотеческие книги – всё это составляет необходимую пищу души. Ведь христианская жизнь должна основываться на чем-то определенном, а не на наших эмоциях, впечатлениях и рассуждениях, весьма туманных, неустойчивых, просто сказать – человеческих.
Берясь за такое чтение, а также за молитвы, посты и всякие дела, направленные к Богоугождению, мы не должны полагать, что таким образом приобретем какие-то заслуги. Так полагал фарисей из притчи, говоривший: Боже, хвалу Тебе воздаю, яко несмь, якоже прочии человецы <...> пощуся двакраты в субботу, десятину даю всего, елико притяжу.
Нет, мы просто обязаны, сколько можем, пользоваться всем тем, что для нас полезно и спасительно. Иначе мы оказываемся сами виноваты в последствиях – в охлаждении веры (если она была сколько-нибудь горячей прежде), в равнодушии к Истине, в хладности по отношению к ближним, а то и в прямой неприязни к ним, во всевозможных обольщениях и заблуждениях, самообмане, незнании самих себя, в том, что тайное самодовольство в нас будет укрепляться, а моменты отрезвления – сокращаться, короче говоря, оказываемся виновны в том, что соскальзываем на путь погибели.
Пользоваться же этими средствами мы должны разумно, а не по-фарисейски; и когда нам что-то удается, понимать, что это – дар Божий, которым мы воспользовались в малой мере. Когда же не удается – познавать от этого свою немощь, опытно учиться полагаться на Бога. Иной раз, по причине нашей слепоты, такие неудачи оказываются даже полезнее для нас, чем успехи. Но кто не борется, тот, конечно, не имеет ни успехов, ни неудач, и не может на опыте познать свою немощь.
Из святоотеческих наставлений в православной традиции с древних времен азбукой считается «Душеполезные поучения» преподобного аввы Дорофея, а следующей за нею – «Лествица» преподобного Иоанна, игумена Синайской горы, прозванного Лествичником.
«Лествица» непосредственно написана для наставления монахов, и это нужно принимать во внимание. Хотя человеческие страсти везде одни и те же, и монашеский опыт только яснее раскрывает нам существо борьбы с ними, но практическое применение этого опыта в различных условиях весьма различно, и требует иногда такой рассудительности, которой у нас может не оказаться. Речь не только о разнице между монахами и мирянами, но и между веками процветания монашества и веками крайнего его оскудения, закономерного, имеющего свои глубокие причины, о чем сейчас мы подробно говорить не будем.
Наставления же аввы Дорофея обращены в основном ко всем верующим, только в конце книги помещаются послания к некоторым из монастырской братии, а также и ответы на его собственные вопросы к преподобным Варсануфию Великому и Иоанну Пророку – из текста первого же ответа видно, что предназначены они именно монашествующим.
Для правильного и спасительного разумения истин, заключенных в Священном Писании, тоже необходима нам помощь святых Отцов Церкви. Здесь в первую очередь назовем толкования на Евангелие и Апостол, составленные Феофилактом Болгарским; они основываются, в частности, на более пространных проповедях святителя Иоанна Златоуста, и некогда читались за богослужением. Впрочем, объяснения, существенно полезные нам в деле спасения, найдутся как раз не в специально толковательных, а в аскетических трудах Отцов, например, в тех, что мы уже упомянули.
Из позднейших церковных писателей мы уже отметили труды святителя Игнатия Брянчанинова. В них опытное восприятие святоотеческой традиции соединено с глубоким пониманием особенностей времени, близкого к нам, и особенностей людей этого времени. Вот это особенно ценно, потому что к сожалению, пытаясь приложить опыт древних к своей жизни мы либо перекраиваем его по-своему, либо пытаемся изобразить из себя нечто такое, чем мы вовсе не являемся. Основой же правильной внутренней жизни является приобретение трезвого взгляда на себя, освобождение от лицемерия и лицедейства, от всякой фальши, короче говоря, от закваски фарисейской, о которой предостерегал Своих учеников Господь.
Продолжим наш разговор в следующий раз.
Читая подобные поучения можно убедиться, что простые слова Евангелия содержат глубокий смысл, раскрывают самую суть христианства. Однако при первом знакомстве мы, естественно, этого смысла не видим. Пожалуй, это самое главное, что мы должны осознать для начала: что соприкасаясь со Словом Божиим, мы сначала как бы скользим по поверхности, и не ученые лингвисты и исследователи древностей, а святые Отцы способны помочь нам воспринять существо Евангельской проповеди, в той мере, какая доступна нашему духовному возрасту.
Коснемся мимоходом и еще одного важного момента. Евангелие, Апостол, Псалтирь, вообще все книги Священного Писания, а также молитвы и церковные песнопения говорят с нами особым языком. Это – священный язык Церкви, будь то церковный греческий язык, грузинский или церковнославянский или какой-нибудь другой. Никогда, ни в древности, ни в наши дни, церковный язык не совпадал ни с разговорным, обыденным языком, ни с языком светской, мирской культуры. Разница может быть больше или меньше, но существует она всегда. Если, в частности, для нас церковнославянский не так знаком, как русский, то это – следствие тех обстоятельств, которые всем известны и распространяться о которых нет нужды. По особенностям построения фраз, по необычным словам мы замечаем, что вступили в священную область церковного языка, где даже и со знакомыми нам по обыденной жизни словами связаны другие смыслы. Таким образом мы получаем возможность выйти из рамок мирского опыта, оторваться от привычных представлений и начать воспринимать иные, подобно тому, как в детстве мы восприняли понятия этого мира от взрослых, слушая их не вполне понятную нам речь.
Когда человек впервые соприкасается с Писанием или молитвословиями на церковном языке, он неизбежно сознает, как многое ему еще предстоит постичь. Беря же в руки Библию на русском языке, он неизбежно обманывается кажущейся понятностью текста, поскольку ему знакомы все (или почти все) слова, а в грамматике и структуре фраз нет ничего необычного.
Церковный язык в первую очередь приучает нас благоговению к Божественному Слову, а это важнее всего. И, конечно, мы должны стремиться узнать этот язык получше, чтобы избегать ошибок и заблуждений, а в этом нам поможет само чтение, а также святоотеческие толкования. Специальное изучение самой грамматики нельзя назвать совершенно обязательным: ведь нам важно научиться читать и понимать, а не изъясняться с его помощью. Однако если хоть какие-то возможности к этому есть, стоит воспользоваться ими: так мы избежим многих недоразумений, а кроме прочего, узнаем многое и о русском языке, о его сильных сторонах и о его потерях.
Итак, Святое Евангелие в первую очередь, а кроме того – послания Апостолов, Псалтирь, составляющая основу всех христианских молитвословий и всего богослужения, сами эти молитвословия, Священное Писание вообще, а также святоотеческие книги – всё это составляет необходимую пищу души. Ведь христианская жизнь должна основываться на чем-то определенном, а не на наших эмоциях, впечатлениях и рассуждениях, весьма туманных, неустойчивых, просто сказать – человеческих.
Берясь за такое чтение, а также за молитвы, посты и всякие дела, направленные к Богоугождению, мы не должны полагать, что таким образом приобретем какие-то заслуги. Так полагал фарисей из притчи, говоривший: Боже, хвалу Тебе воздаю, яко несмь, якоже прочии человецы <...> пощуся двакраты в субботу, десятину даю всего, елико притяжу.
Нет, мы просто обязаны, сколько можем, пользоваться всем тем, что для нас полезно и спасительно. Иначе мы оказываемся сами виноваты в последствиях – в охлаждении веры (если она была сколько-нибудь горячей прежде), в равнодушии к Истине, в хладности по отношению к ближним, а то и в прямой неприязни к ним, во всевозможных обольщениях и заблуждениях, самообмане, незнании самих себя, в том, что тайное самодовольство в нас будет укрепляться, а моменты отрезвления – сокращаться, короче говоря, оказываемся виновны в том, что соскальзываем на путь погибели.
Пользоваться же этими средствами мы должны разумно, а не по-фарисейски; и когда нам что-то удается, понимать, что это – дар Божий, которым мы воспользовались в малой мере. Когда же не удается – познавать от этого свою немощь, опытно учиться полагаться на Бога. Иной раз, по причине нашей слепоты, такие неудачи оказываются даже полезнее для нас, чем успехи. Но кто не борется, тот, конечно, не имеет ни успехов, ни неудач, и не может на опыте познать свою немощь.
Из святоотеческих наставлений в православной традиции с древних времен азбукой считается «Душеполезные поучения» преподобного аввы Дорофея, а следующей за нею – «Лествица» преподобного Иоанна, игумена Синайской горы, прозванного Лествичником.
«Лествица» непосредственно написана для наставления монахов, и это нужно принимать во внимание. Хотя человеческие страсти везде одни и те же, и монашеский опыт только яснее раскрывает нам существо борьбы с ними, но практическое применение этого опыта в различных условиях весьма различно, и требует иногда такой рассудительности, которой у нас может не оказаться. Речь не только о разнице между монахами и мирянами, но и между веками процветания монашества и веками крайнего его оскудения, закономерного, имеющего свои глубокие причины, о чем сейчас мы подробно говорить не будем.
Наставления же аввы Дорофея обращены в основном ко всем верующим, только в конце книги помещаются послания к некоторым из монастырской братии, а также и ответы на его собственные вопросы к преподобным Варсануфию Великому и Иоанну Пророку – из текста первого же ответа видно, что предназначены они именно монашествующим.
Для правильного и спасительного разумения истин, заключенных в Священном Писании, тоже необходима нам помощь святых Отцов Церкви. Здесь в первую очередь назовем толкования на Евангелие и Апостол, составленные Феофилактом Болгарским; они основываются, в частности, на более пространных проповедях святителя Иоанна Златоуста, и некогда читались за богослужением. Впрочем, объяснения, существенно полезные нам в деле спасения, найдутся как раз не в специально толковательных, а в аскетических трудах Отцов, например, в тех, что мы уже упомянули.
Из позднейших церковных писателей мы уже отметили труды святителя Игнатия Брянчанинова. В них опытное восприятие святоотеческой традиции соединено с глубоким пониманием особенностей времени, близкого к нам, и особенностей людей этого времени. Вот это особенно ценно, потому что к сожалению, пытаясь приложить опыт древних к своей жизни мы либо перекраиваем его по-своему, либо пытаемся изобразить из себя нечто такое, чем мы вовсе не являемся. Основой же правильной внутренней жизни является приобретение трезвого взгляда на себя, освобождение от лицемерия и лицедейства, от всякой фальши, короче говоря, от закваски фарисейской, о которой предостерегал Своих учеников Господь.
Продолжим наш разговор в следующий раз.
